Любовь — это твоя сознательная способность ставить свои недостатки ниже, чем недостатки близкого человека (с)
Название: Хисана
Автор: wandering
Бета/гамма: временно отсутствует
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Хисана, Бьякуя
Жанр: гет и агнст
Рейтинг: PG-13
Размер: драббл, 4стр.
Статус: закончен
Предупреждения: оосище
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: из моего только бред воспаленного воображения. Права - у Кубо.
От автора: памяти Pixie посвящается
читать дальше
В мокром плаще с капюшоном, облепляющем маленькую, худенькую фигурку, Хисана подходит к воротам поместья. Ноги давно промокли, про одежду и говорить нечего - ветер пробирает её до костей, Хисана не может сдержать дрожь. Очередной неудачный день поисков, очередные плевки в спину вкупе с грязными ругательствами. Сегодня, почему-то, особенно много. Не потому ли, что сегодня как раз тот самый день? День, когда она бросила Рукию?
Хисана тихонько проскальзывает в ворота поместья, стараясь не попадаться никому из слуг на глаза. Казалось, все слезы уже давно выплаканы, ан нет, снова, неожиданно горячие в окружающем промозглом холоде, чертят дорожки по щекам.
Раскаяние и сожаление так часто давившие грудь, сегодня, кажется, пытаются разорвать грудную клетку. Хисана судорожно сжимает на груди плащ. Больно.
«Надо будет переодеться, - вяло и нехотя пробегает мысль, - а то Бьякуя-сама опять будет беспокоиться...»
Но, по прибытии в комнату, силы совсем покидают её, и Хисана в изнеможении опускается на пол.
«Хорошо, что господина нет дома, можно хотя бы выплакаться...» - невесело усмехается она сквозь слезы, стирая их тыльной стороной ладони.
При муже она старается не плакать, зная, что он и так безмерно переживает, отпуская её в Рукангай одну. Но так настояла она сама - это её беда, и вмешивать сюда мужа она не желает, проявляя характерно-семейное для Кучики упрямство.
Сзади аккуратно отодвигаются сёдзи, и слуга тихо сообщает, что ванна для госпожи готова.
Хисана благодарит, не оборачиваясь и стараясь сохранить твердость голоса, просит оставить её – нет ни малейшего желания, чтобы Бьякуе доложили о том, что она снова плакала.
Как только седзи за слугой задвигаются, её снова охватывает оцепенение. Странные ощущения: мокро, смертельно холодно, хочется спать, а внутри всё горит огнём.
Она понимает, что может заболеть, понимает, что муж снова будет с тревогой в глазах расспрашивать о том, что произошло, будет пытаться уложить в постель, вызвать врача...
«Но сейчас, - горько усмехается про себя Хисана, - пусть всё будет так. Хорошо, что он придёт только вечером...»
Перед глазами плывут грязные улочки Рукангая, покосившиеся дома, хмурые, забитые или злобные жители...Долгая дорога, расспросы, молчание в ответ, плевки под ноги и в спину, насмешки уличных мальчишек, неприязненные, а то и злобные взгляды; желчные замечания старух и скабрезные - подвыпивших мужчин, оскорбления...
Брошенное сегодня ей в спину: «Шлюха!» - бьёт с новой силой, будто и в самом деле ударили наотмашь по лицу. Хисана сгибается пополам от невыносимой боли, поддаваясь нахлынувшей волне рыданий.
«Я получаю по заслугам!»
Отчаяние захлестывает с головой, она хватает подушку с расстеленного рядом футона и, сжимаясь в комок, кричит в неё так сильно, как только может, до нехватки кислорода, до судорожного кашля, пытаясь выплюнуть с этим криком всю горечь, которая скопилась внутри. Но это не так просто. Одним единственным не сдерживаемым криком здесь не помочь, не избавиться от тяжести, накопившейся за годы скорби и вины.
Когда рыдания идут на спад, новую волну боли приносят терзающие мысли:
«Как же я могла?!! Я так виновата! Почему?! Почему я не могу найти тебя?! Я так этого хочу! Где ты, сестрёнка? Только бы ты была жива! Где ты, Рукия? Что с тобой?!»
Хисана не пытается остановиться, давая новым и новым мыслям изводить и без того уставший разум и рвать душу на части, даже желая этой муки, ведь она полностью заслужила её...
Измученное, окончательно замерзшее тело бьёт крупная дрожь, а сознание постепенно меркнет, когда перед глазами мелькают черные хакама, белая накидка и Хисану поднимают чьи-то руки. Низкий голос произносит тихо, с болью и плохо сдерживаемой яростью:
- Что же ты с собой делаешь?!
Хисана уже не в силах открыть глаза, только инстинктивно прижимается к кажущемуся нестерпимо горячим телу и расслабляется в родных сильных руках, проваливаясь в забытьё.
Следующие несколько дней Хисана приходит в себя изредка. Её мучает жар, чьи-то руки меняют повязку на лбу, смачивают губы, обтирают, переодевают, заботливо подтыкают одеяло, даже, кажется, пытаются кормить.
Хисана видит какие-то безумные, темные, насыщенные сны, где ищет Рукию, находит, теряет; они вместе с сестрой от кого-то убегают, их настигают, разлучают; Хисана мечется в поисках, просит помощи, лица, знакомые и незнакомые хороводом сменяют друг друга; потом она видит мужа, стоящего в храме со склонённой головой и сложенными в молитве руками – и неожиданно успокаивается от сознания того, что раз она видит его, то теперь всё обязательно будет хорошо. Сны становятся спокойнее, тише; они уже не давят и не гнетут, просто сменяют друг друга незапоминающимися светлыми образами. Потом Хисана видит себя в лесу, на большой и светлой поляне, под ярким солнцем в лазоревом небе. Ей спокойно, она чувствует за всей этой тишиной и красотой присутствие чьей-то ровной, мощной силы, которая, несомненно, охраняет её. Хисана пытается увидеть источник этой силы, понять, от кого она исходит. Последнее, что она видит, когда смотрит небесную синеву – кого-то гигантского и крылатого, отливающего белым серебром.
Хисана просыпается внезапно, от какого-то внутреннего толчка, плохо понимая, где находится и что с ней, не в силах пошевелиться. Видит неясный силуэт рядом, ощущает легкое, нежное прикосновение к щеке, заботливые руки кладут на лоб новую влажную повязку, и Хисана снова проваливается в недолгий, но теперь уже живительный сон без сновидений.
Когда Хисана приходит в себя и открывает глаза, за окном только-только начинает светлеть осеннее небо. Солнце ещё не взошло, и предрассветные сумерки холодны и туманны.
Но в комнате тепло. Горит не погашенный с ночи светильник и теплится обогреватель.
Хисана поворачивает голову и видит, что рядом, на соседнем футоне спит Бьякуя: одетый, поверх одеяла, с короткой трехдневной щетиной на небритом подбородке и синевой под сомкнутыми веками.
Ни одной мысли в голове Хисаны не рождается, только пробуждается желание дотянуться и дотронуться до спящего. Её попытка приподняться проваливается, поэтому она с трудом поворачивается на бок и тянется к Бьякуе дрожащей от слабости рукой. Пальцы касаются слегка запавшей щеки, гладят колючий подбородок, не менее колючую полоску над верхней губой, замирая возле нежной кожи четко очерченных губ. И в это время ладонь Бьякуи накрывает её дрожащие пальцы. Не открывая глаз, он перехватывает её руку, прижимает ладонь к своим губам. Хисана чувствует влажный след от поцелуя, тепло от его дыхания на своей ладони и тихо шепчет:
- Доброе утро, мой господин...
Он открывает глаза, и на Хисану устремляется цепкий, без малейшего намёка на сон стальной взгляд. В этот момент Хисане внезапно приходит сравнение с белым Драконом – такое странно-внимательное и опасное у Бьякуи сейчас выражение этих самых серебряных глаз.
Почему белый? Сейчас на нем темно-синее кимоно и такие же хакама ... И почему Дракон? Хисана не знает...
Бьякуя отпускает её руку, тянется к её лицу, откидывая пальцами волосы, пробегает сухой и прохладной ладонью по лбу и щекам.
- Тебе лучше, - утвердительно звучит его чуть глуховатый со сна голос.
- Да, мой господин.
Хисана смотрит, как он на мгновение прикрывает глаза, как тонкие ноздри трепещут, выдыхая; видит, с каким нескрываемым облегчением он вздыхает, словно выпускает тревогу и заботу нескольких дней.
- Простите меня, мой господин, - шепчет Хисана и чувствует, как наворачиваются слёзы и сжимает горло, – простите меня...
Она зажмуривается, пытаясь сдержаться, даже съёживается, пряча лицо. И чувствует, как придвинувшись к ней, Бьякуя ложится рядом на футон, кладёт голову на её подушку, притягивая её к себе, крепко сжимает в объятиях; запустив пальцы в её волосы на затылке, прижимает голову Хисаны к своей груди.
- Не смей больше так пугать меня. - Скорее угадывает по гулкой вибрации, чем слышит Хисана. - Не смей бросать меня, иначе я убью тебя сам.
В ответ на эти слова Хисана только крепче прижимается к нему, сжимая обеими руками у него на груди кимоно, упирается лбом куда-то в солнечное сплетение. Как ни странно, от этих слов ей становится легче, она даже чуть улыбается сквозь слёзы. Дождавшись, когда голос к ней вернётся, Хисана шепчет:
- Вы же знаете, я никогда не покину вас, мой господин. И с радостью приму смерть от вашей руки.
Поднимая голову, она видит, что Бьякуя уже уснул, всё так же сильно прижимая её к себе. Хисана смотрит на буквально за минуту отключившегося от усталости мужа с нежностью и неотступным чувством вины, понимая, что все дни лихорадки он не отходил от неё. И те заботливые руки, которые она смутно, но ощущала – это те же самые, что сейчас так крепко держат её.
Внутри внезапно просыпается предчувствие беды. Предчувствие того, что она не сможет выполнить данного обещания. Она пытается отогнать это чувство, и на смену ему приходит мысль, что она, не раздумывая, отдала бы свою жизнь за двоих существ на этой планете – за него и за Рукию. Которую обязательно найдет, пусть это даже будет стоить ей жизни.
На этой мысли разум отключается, поддаваясь изнурённому болезнью телу, и Хисана постепенно сдаётся обволакивающему сну, убаюкивающему её в объятиях самого близкого, родного и самого надежного на свете человека, пусть он и бог смерти.
Автор: wandering
Бета/гамма: временно отсутствует
Фендом: Блич
Персонажи/пейринги: Хисана, Бьякуя
Жанр: гет и агнст
Рейтинг: PG-13
Размер: драббл, 4стр.
Статус: закончен
Предупреждения: оосище
Размещение: с разрешения
Дисклеймер: из моего только бред воспаленного воображения. Права - у Кубо.
От автора: памяти Pixie посвящается
читать дальше
В мокром плаще с капюшоном, облепляющем маленькую, худенькую фигурку, Хисана подходит к воротам поместья. Ноги давно промокли, про одежду и говорить нечего - ветер пробирает её до костей, Хисана не может сдержать дрожь. Очередной неудачный день поисков, очередные плевки в спину вкупе с грязными ругательствами. Сегодня, почему-то, особенно много. Не потому ли, что сегодня как раз тот самый день? День, когда она бросила Рукию?
Хисана тихонько проскальзывает в ворота поместья, стараясь не попадаться никому из слуг на глаза. Казалось, все слезы уже давно выплаканы, ан нет, снова, неожиданно горячие в окружающем промозглом холоде, чертят дорожки по щекам.
Раскаяние и сожаление так часто давившие грудь, сегодня, кажется, пытаются разорвать грудную клетку. Хисана судорожно сжимает на груди плащ. Больно.
«Надо будет переодеться, - вяло и нехотя пробегает мысль, - а то Бьякуя-сама опять будет беспокоиться...»
Но, по прибытии в комнату, силы совсем покидают её, и Хисана в изнеможении опускается на пол.
«Хорошо, что господина нет дома, можно хотя бы выплакаться...» - невесело усмехается она сквозь слезы, стирая их тыльной стороной ладони.
При муже она старается не плакать, зная, что он и так безмерно переживает, отпуская её в Рукангай одну. Но так настояла она сама - это её беда, и вмешивать сюда мужа она не желает, проявляя характерно-семейное для Кучики упрямство.
Сзади аккуратно отодвигаются сёдзи, и слуга тихо сообщает, что ванна для госпожи готова.
Хисана благодарит, не оборачиваясь и стараясь сохранить твердость голоса, просит оставить её – нет ни малейшего желания, чтобы Бьякуе доложили о том, что она снова плакала.
Как только седзи за слугой задвигаются, её снова охватывает оцепенение. Странные ощущения: мокро, смертельно холодно, хочется спать, а внутри всё горит огнём.
Она понимает, что может заболеть, понимает, что муж снова будет с тревогой в глазах расспрашивать о том, что произошло, будет пытаться уложить в постель, вызвать врача...
«Но сейчас, - горько усмехается про себя Хисана, - пусть всё будет так. Хорошо, что он придёт только вечером...»
Перед глазами плывут грязные улочки Рукангая, покосившиеся дома, хмурые, забитые или злобные жители...Долгая дорога, расспросы, молчание в ответ, плевки под ноги и в спину, насмешки уличных мальчишек, неприязненные, а то и злобные взгляды; желчные замечания старух и скабрезные - подвыпивших мужчин, оскорбления...
Брошенное сегодня ей в спину: «Шлюха!» - бьёт с новой силой, будто и в самом деле ударили наотмашь по лицу. Хисана сгибается пополам от невыносимой боли, поддаваясь нахлынувшей волне рыданий.
«Я получаю по заслугам!»
Отчаяние захлестывает с головой, она хватает подушку с расстеленного рядом футона и, сжимаясь в комок, кричит в неё так сильно, как только может, до нехватки кислорода, до судорожного кашля, пытаясь выплюнуть с этим криком всю горечь, которая скопилась внутри. Но это не так просто. Одним единственным не сдерживаемым криком здесь не помочь, не избавиться от тяжести, накопившейся за годы скорби и вины.
Когда рыдания идут на спад, новую волну боли приносят терзающие мысли:
«Как же я могла?!! Я так виновата! Почему?! Почему я не могу найти тебя?! Я так этого хочу! Где ты, сестрёнка? Только бы ты была жива! Где ты, Рукия? Что с тобой?!»
Хисана не пытается остановиться, давая новым и новым мыслям изводить и без того уставший разум и рвать душу на части, даже желая этой муки, ведь она полностью заслужила её...
Измученное, окончательно замерзшее тело бьёт крупная дрожь, а сознание постепенно меркнет, когда перед глазами мелькают черные хакама, белая накидка и Хисану поднимают чьи-то руки. Низкий голос произносит тихо, с болью и плохо сдерживаемой яростью:
- Что же ты с собой делаешь?!
Хисана уже не в силах открыть глаза, только инстинктивно прижимается к кажущемуся нестерпимо горячим телу и расслабляется в родных сильных руках, проваливаясь в забытьё.
Следующие несколько дней Хисана приходит в себя изредка. Её мучает жар, чьи-то руки меняют повязку на лбу, смачивают губы, обтирают, переодевают, заботливо подтыкают одеяло, даже, кажется, пытаются кормить.
Хисана видит какие-то безумные, темные, насыщенные сны, где ищет Рукию, находит, теряет; они вместе с сестрой от кого-то убегают, их настигают, разлучают; Хисана мечется в поисках, просит помощи, лица, знакомые и незнакомые хороводом сменяют друг друга; потом она видит мужа, стоящего в храме со склонённой головой и сложенными в молитве руками – и неожиданно успокаивается от сознания того, что раз она видит его, то теперь всё обязательно будет хорошо. Сны становятся спокойнее, тише; они уже не давят и не гнетут, просто сменяют друг друга незапоминающимися светлыми образами. Потом Хисана видит себя в лесу, на большой и светлой поляне, под ярким солнцем в лазоревом небе. Ей спокойно, она чувствует за всей этой тишиной и красотой присутствие чьей-то ровной, мощной силы, которая, несомненно, охраняет её. Хисана пытается увидеть источник этой силы, понять, от кого она исходит. Последнее, что она видит, когда смотрит небесную синеву – кого-то гигантского и крылатого, отливающего белым серебром.
Хисана просыпается внезапно, от какого-то внутреннего толчка, плохо понимая, где находится и что с ней, не в силах пошевелиться. Видит неясный силуэт рядом, ощущает легкое, нежное прикосновение к щеке, заботливые руки кладут на лоб новую влажную повязку, и Хисана снова проваливается в недолгий, но теперь уже живительный сон без сновидений.
Когда Хисана приходит в себя и открывает глаза, за окном только-только начинает светлеть осеннее небо. Солнце ещё не взошло, и предрассветные сумерки холодны и туманны.
Но в комнате тепло. Горит не погашенный с ночи светильник и теплится обогреватель.
Хисана поворачивает голову и видит, что рядом, на соседнем футоне спит Бьякуя: одетый, поверх одеяла, с короткой трехдневной щетиной на небритом подбородке и синевой под сомкнутыми веками.
Ни одной мысли в голове Хисаны не рождается, только пробуждается желание дотянуться и дотронуться до спящего. Её попытка приподняться проваливается, поэтому она с трудом поворачивается на бок и тянется к Бьякуе дрожащей от слабости рукой. Пальцы касаются слегка запавшей щеки, гладят колючий подбородок, не менее колючую полоску над верхней губой, замирая возле нежной кожи четко очерченных губ. И в это время ладонь Бьякуи накрывает её дрожащие пальцы. Не открывая глаз, он перехватывает её руку, прижимает ладонь к своим губам. Хисана чувствует влажный след от поцелуя, тепло от его дыхания на своей ладони и тихо шепчет:
- Доброе утро, мой господин...
Он открывает глаза, и на Хисану устремляется цепкий, без малейшего намёка на сон стальной взгляд. В этот момент Хисане внезапно приходит сравнение с белым Драконом – такое странно-внимательное и опасное у Бьякуи сейчас выражение этих самых серебряных глаз.
Почему белый? Сейчас на нем темно-синее кимоно и такие же хакама ... И почему Дракон? Хисана не знает...
Бьякуя отпускает её руку, тянется к её лицу, откидывая пальцами волосы, пробегает сухой и прохладной ладонью по лбу и щекам.
- Тебе лучше, - утвердительно звучит его чуть глуховатый со сна голос.
- Да, мой господин.
Хисана смотрит, как он на мгновение прикрывает глаза, как тонкие ноздри трепещут, выдыхая; видит, с каким нескрываемым облегчением он вздыхает, словно выпускает тревогу и заботу нескольких дней.
- Простите меня, мой господин, - шепчет Хисана и чувствует, как наворачиваются слёзы и сжимает горло, – простите меня...
Она зажмуривается, пытаясь сдержаться, даже съёживается, пряча лицо. И чувствует, как придвинувшись к ней, Бьякуя ложится рядом на футон, кладёт голову на её подушку, притягивая её к себе, крепко сжимает в объятиях; запустив пальцы в её волосы на затылке, прижимает голову Хисаны к своей груди.
- Не смей больше так пугать меня. - Скорее угадывает по гулкой вибрации, чем слышит Хисана. - Не смей бросать меня, иначе я убью тебя сам.
В ответ на эти слова Хисана только крепче прижимается к нему, сжимая обеими руками у него на груди кимоно, упирается лбом куда-то в солнечное сплетение. Как ни странно, от этих слов ей становится легче, она даже чуть улыбается сквозь слёзы. Дождавшись, когда голос к ней вернётся, Хисана шепчет:
- Вы же знаете, я никогда не покину вас, мой господин. И с радостью приму смерть от вашей руки.
Поднимая голову, она видит, что Бьякуя уже уснул, всё так же сильно прижимая её к себе. Хисана смотрит на буквально за минуту отключившегося от усталости мужа с нежностью и неотступным чувством вины, понимая, что все дни лихорадки он не отходил от неё. И те заботливые руки, которые она смутно, но ощущала – это те же самые, что сейчас так крепко держат её.
Внутри внезапно просыпается предчувствие беды. Предчувствие того, что она не сможет выполнить данного обещания. Она пытается отогнать это чувство, и на смену ему приходит мысль, что она, не раздумывая, отдала бы свою жизнь за двоих существ на этой планете – за него и за Рукию. Которую обязательно найдет, пусть это даже будет стоить ей жизни.
На этой мысли разум отключается, поддаваясь изнурённому болезнью телу, и Хисана постепенно сдаётся обволакивающему сну, убаюкивающему её в объятиях самого близкого, родного и самого надежного на свете человека, пусть он и бог смерти.
-
-
24.09.2013 в 20:00Вдруг впервые подумала — Хисана же форменная эгоистка. Бьякуя же так мучился, когда она болела, ведь это самая жуткая пытка, какую и врагу не пожелаешь — видеть, как умирает любимый тобой человек и быть не в силах его спасти))))
И впервые в жизни стало нестерпимо жалко Бьякусю)))
З.Ы. Отдельное спасибо за посвящение
-
-
24.09.2013 в 21:46Спасибо, даже не ожидала, что смогу вызвать к Бьякуе такие чувства)
з.ы. И не благодарите. Это самое малое, что я могу сделать.