Вступительное)

[.Oneiros.]

Автор: Martes
Название: нет.
Бета: не доверяю никому
Фэндом: Блич
Дисклеймер: Отказ
Пейринг: Кучики-тайчо/Хисана
Рэйтинг: PG
Жанр: Angst, Romans...
Предупреждение: ООС...
От автора: Тяжело жить с Кучики-тайчо, я уверена.
Размер: драббл

Сегодня, должно быть, мой последний день в Сейретее. Последний день в обществе душ. Чувствую, как медленно, неотвратимо ухожу отсюда, растворяюсь в окружающем воздухе, так быстро забрала меня болезнь, а последний день длится, кажется, бесконечно, но я чувствую, что конец уже близко...Еще час...несколько минут...еще одно мгновение...И меня не станет. И в это последнее мгновение я буду думать о тебе. Как думала о тебе последние пять лет моей жизни. Дожидаясь, пока ты заснешь, глядя в твое спокойное лицо, такое же спокойное во сне, как наяву, просыпаясь по утрам, когда тебя уже не было рядом, я всегда думала о тебе.

Сейчас ты держишь мою руку. Я чувствую тепло твоих пальцев. Твоя последняя ласка нанижется на нить жемчуга моих воспоминаний о тебе, я заберу ее с собой, эту короткую нить жемчуга, твои прикосновения, твои взгляды, твои слова. Я прикрываю глаза и чувствую, как ты сжимаешь мою ладонь. Не бойся, милый, еще не сейчас. Я еще здесь. Я просто хочу вспомнить. Я помню нашу свадьбу. Тогда мне казалось, что я сплю. Ты был богом. Прекрасным, пронизанным светом, блистающим, как обнаженный клинок. Я шла рядом с тобой и не верила, что этот ангел сможет стать человеком, родным близким человеком. Так и случилось. Ты им не стал. Ты позволил мне греться в своих лучах целых пять лет. Спасибо, любимый. Этого оказалось слишком много. Слишком много для маленькой руконгайской девчонки.

А помнишь, в первую нашу ночь ты повел меня в сад? Ты пел мне. Я знаю, что больше ты никогда никому не пел. Спасибо, любимый. А потом я с замиранием сердца ждала, когда мы окажемся на одном футоне. Ты был так красив тогда. Также, как и сейчас. Но ничего не произошло. Ты прижал меня к себе крепко, очень крепко. И заснул. Ты не стал портить прекрасного волшебства этой ночи. Не стал порочить ее чистоту телесностью. Спасибо, любимый.

А потом были еще ночи, был ты. Прекрасный бог. Мой бог. Я была совершенно бесполезной, я ничего не умела и ничего не знала. Ты учил меня и рассказывал обо всем. Ты прощал мне любые промахи. И не требовал ничего взамен. Ничего, что требует мужчина от женщины. У тебя было все. Слуги, чтобы ухаживать за домом, духовная сила, чтобы не желать сочувствия и поддержки, долгая, почти бесконечная жизнь, не требующая продолжения рода. И все, что у тебя было, ты дарил мне. Ты был слишком щедр. Спасибо, любимый.

И сейчас я ухожу. Я ухожу счастливой. Ты держишь мою руку. И...плачешь? Я не знала, что боги умеют плакать...

@темы: фанфики

---

Шкатулка

[~!Anastasia!~]

Название: Шкатулка
Автор: [J] ~!Anastasia!~[/J]
Бета:  Roxana D.D.
Рейтинг: детский совсем
Пейринг/персонажи: Бьякуя/Хисана, Бьякуя/Рукия, Укитаке задним планом
Жанр: легкий ангст
Размер: мини
Дисклеймер: все Кубо Тайтово
Предупреждение: ООС Бьякуи, его страдания, философские измышлизмы
Примечания от автора: это самое странное из того что я писала. Сей фик - пример спонтанного и неконтролируемого, почти бессознательного творчества. Ночной бзик, одним словом. Я практически не помню, КАК я написала его. Результат шокировал - планировалось Укитаке/Бьякуя по заявке с однострочников, а получился БьякуРук и БьякуХис.
Критика: ящик для тапочек приготовила, кидайте.


Вечер.
Сердце успокаивалось под тихую музыку старинного вальса, а зеленый чай приятно горчил во рту. Этот расслабляющий чай – давний подарок Рукии - действительно помогает. Наверняка она советовалась с Уноханой-тайчо перед покупкой…
Рукия…
Сердце, которое, как многие считали, отсутствует у капитана шестого отряда, на самом деле временами напоминало о себе. И о спрятанных глубоко в душе старых ранах. В жизни Кучики Бьякуи наступали периоды, когда эти раны открывались вновь, и давняя, тщательно запрятанная внутри боль давала о себе знать.

Как и сейчас. Слишком многое случилось в последние дни. Слишком. Потратив столько лет на поиски Рукии, он едва не потерял ее вновь. Особенно тяжко было в тот день, когда он объявил Рукии и Ренджи о ее казни. Внешне он был спокоен, а внутри бушевала буря-совет 46 даже не стал его слушать. И он не мог с этим ничего больше поделать – слишком высокое положение, нарушение запретов в прошлом и клятва на могиле родителей связывали его по рукам и ногам.
Днем он еще мог держать себя в руках. А вот ночью… Начиная с того самого злополучного дня, каждый день в своих снах он видел Хисану. Ту, болезненную Хисану, один вид которой разрывал на части его сердце. Но хуже всего был укоряющий и печальный взгляд любимых глаз. Он не смог… Обещал, и не смог. Он не уберег Рукию… Глупая девочка! Если бы она тогда предупредила, что ее отправляют в Генсей – ни за что не пустил бы! Но об этом он узнал слишком поздно. В тот момент, когда им с Ренджи поступил приказ найти и вернуть ее из мира живых – уже тогда сердце почуяло беду, но он не смог ничего сделать.
Каждый раз во сне он сидел у ног Хисаны, и со слезами просил прощения. И просыпался на утро в холодном поту, с мокрыми глазами, а с губ стоном слетало «прости меня…». Эти сны убивали его. Он стал совершенно невыносим. А тут еще вторжение риока в Сейрейтей… Он, как и Ренджи, мечтал убить Ичиго за произошедшее с Рукией, он не простил своему лейтенанту поражения и хотел уволить его, он был готов направить лепестки Сенбонзакуры на саму Рукию, после того, как вырубил этого придурка из клана Шиба. В голове тогда металась сумасшедшая мысль «Лучше я сам… Своими руками… Она не успеет ничего почувствовать… Нежели эта прилюдная, позорная, ужасная казнь на Соукиоку». От его безумия Рукию спасло только вмешательство Укитаке. Появление седовласого сенсея урезонило безрассудные мысли и слегка охладило его пыл.
Чем ближе становился день казни, тем печальнее были глаза Хисаны, ежедневно приходящей к нему по ночам, тем мерзопакостнее становилось на душе. Хотелось по-волчьи выть, крушить все вокруг, бить посуду, сходя с ума в озлобленном бессилии.
А дальше… Дальше был какой-то сумбур. Появление вновь рыжего недоноска, уничтожение Укитаке и Кёраку орудия казни, спасение Рукии, тяжелая битва с Ичиго… Потом снова – Соукиоку, предатель Айзен, это странное Хоугиоку в теле Рукии и ее спасение – на этот раз он сделал это сам, подставив себя под удар Шинсо - удар, который мог стать смертельным.
И наконец… Он рассказал Рукии правду. Правду, которую так долго и тщательно от нее скрывал. Это было шоком для нее. А для него стала потрясением другая мысль – эта девочка так же дорога ему, как дорога была Хисана. Тогда, лежа у ее ног, он поклялся себе, что будет беречь ее, но не потому что об этом просила Хисана - потому что этого хочет он сам. Но виду он не подал.
После возвращения риока в Генсей все вернулось на круги своя. Он быстро поправился, Рукия вернулась к нему, восстанавливая свои силы. Он, как и прежде, был холоден и невозмутим. Казалось, что жизнь наладилась, но это было не так…
Мелодия вальса закончилась, а странные мысли продолжали одолевать его. Хисана до сих пор приходит к нему во снах. Во взгляде нет прежней грусти, а на губах играет улыбка - улыбка, которую он так любил. Но… Сам факт что он вновь видит ее в своих снах – к чему бы это? Ведь Рукия жива… Что Хисана еще хочет от него?
Он задумчиво уставился на свой стол. Куча бумаг. Чайничек. Блюдце с засахаренными орешками. Шкатулка.
Шкатулка… Когда-то, давным-давно, ее подарил ему Укитаке-сенсей. Милая побрякушка с Генсея, из Вены, кажется. Учитель рассказывал, это было накануне празднующегося повсюду в Генсее Рождества. Он спас от пустого человека с сильной духовной энергией. Он создавал различные детские игрушки и продавал их в своей лавке, он любил радовать детей. В благодарность за свое спасение он вручил ему эту шкатулку. А Укитаке, в свою очередь, подарил ее маленькому Бьякуе. Шкатулка открывалась с завода позолоченным ключиком на длинной цепочке – его, видимо, полагалось носить на шее. Несколько раз повернув ключик, крышка открывалась, и под непонятную, но красивую мелодию грациозно выплывала пара лебедей и кружилась, словно танцуя, пока мелодия не закончится. Бьякуя быстро ей наигрался, и вскоре она пылилась на полочке. Укитаке тогда сказал ему, что если игрушка ему надоест – он может подарить ее любому близкому человеку. Но на тот момент подарить её было некому… Спустя много лет она вновь напомнила о себе, когда в его доме появилась Хисана. Он вспомнил про шкатулку и подумал, что она могла порадовать ее. Бьякуя не ошибся – его супруга была в неимоверном восторге. Часто перед сном она открывала шкатулку, любуясь лебедями и наслаждаясь неизвестной мелодией.
Хисана… Любимая… Что тебе не дает покоя? О чем ты хочешь сказать? О чем попросить? Что я сделал не так?
Он снова завел шкатулку. Задумался. Он не трогал ее 50 лет - ровно столько, сколько прошло со дня смерти Хисаны. Что-то заставило его сегодня вновь взять в руки эту вещицу.
Похоже, расслабляющий чай слишком хорошо действует – ибо через пару минут капитан шестого отряда сам не заметил, как уснул на собственном столе, заваленном бумагами.
Он не слышал, как кто-то вошел в его кабинет…

Ночь.
Проснулся Бьякуя через несколько часов. На дворе была глубокая ночь. Голова немного гудела.
Заснул за письменным столом во время работы? Так на него не похоже. Он и вправду слишком устал в последнее время.
Что-то резануло ему глаз. Странное ощущение. Ночью он был тут не один. Его стол был чист, бумаги аккуратной стопочкой сложены на соседнем столе Абарая. Чайничек с чашкой и блюдце с орешками лежали на чайном столике, шкатулка была закрыта, ключик лежал рядом. Кто?
Тут его взгляд упал на блюдце с орехами. Что-то не так. Оно должно быть полупустым, а оно было полное. Он подошел, задумчиво закинул в рот пару орешков, прожевал. Вкус не тот. Те орешки, которыми он закусывал горечь чая, были просто засахаренными. Эти же были обжарены в особой карамели, приготовленной с добавлением меда и корицы. И во всем Сейретее было только одно место, где можно было отведать подобную сладость.
Поместье Угендо. Личный повар Укитаке-тайчо славился своими вагаси – сладостями к чаю. Укитаке всегда при себе держал пару кулечков со сладостями и любил угощать ими всех подряд. Иногда это раздражало.
Да, все верно. Укитаке был здесь. Хоть он и умеет мастерски скрывать свою реяцу, но сопровождающий его всегда запах лечебных трав трудно не узнать. Что бывший учитель делал в его кабинете? Зачем приходил так поздно?
Он сидел за столом и вспоминал все вечерние думы. Все смешалось в голове. Укитаке-сенсей… Шкатулка… Рукия… Хисана… «Когда она тебе надоест – подари другому близкому человеку»… Почему-то перед глазами ярко представился седовласый капитан. В глазах – лукавые огоньки. На губах – улыбка. «Ты все еще хранишь эту вещь у себя, Бьякуя-бо? Неужели не наигрался?»
И тут его осенило. Решение было совершенно простым. И почему он раньше этого не сделал?

Утро.
Рукия открыла глаза и неспешно потянулось. Впереди – новый солнечный день, посвященный своему здоровью. Ей надо быстрее восстанавливать свои силы и возвращаться в строй. Все вроде как обычно… Нет, не так. В ее комнате ощущалось чье-то присутствие. Эта реяцу… Онии-сама!
Она подскочила с постели. Да, это не ошибка. Он был тут. А она думала, что это снилось ей - что брат зашел к ней в комнату, присел рядом с ее постелью. Некоторое время он молча сидел, глядя на нее, потом встал, вытащил что-то из-за пазухи и аккуратно положил на стол. И тихо удалился.
Рукия подошла к столу. Там лежала маленькая коробочка и записка.
«Рукия. Эта вещь прежде принадлежала Хисане. Теперь она твоя.
Брат»
В коробочке, на шелковой подушечке, лежала маленькая шкатулка. Рядом – позолоченный ключик на длинной цепочке.
Онии-сама… Спасибо…
Следующую ночь впервые за долгое время Кучики Бьякуя спал спокойно, без снов.

@темы: фанфики

---

написалось тут...

[[ Ice Bird ]]

Название: "Take my hand"
Автор:  gaarik
Бета: в пролёте
Пейринг: Бьякуя/Хисана, намёком Бьякуя/Рукия
Жанр: зарисовка, romance, чуть-чуть UST
Рейтинг: PG-13
Фендом: Bleach
Дисклеймер: отказ от прав
Примечание: это не тавтология, и повтор нескольких предложений - не ошибка. Так задумано.

У неё такие тонкие, изящные ручки, которыми она так робко касается его - поправляя ли одежду, или приглаживая волосы. Или вскользь - по обнажённой коже, провести ладонью по горячей груди, дико при этом смущаясь. Совсем невесомо.
У неё руки ухоженной женщины, и, если бы Бьякуя не знал, кем она была раньше, то ни за что бы не поверил, что она делала своими руками, и что её кожа не всегда была такой нежной и гладкой. Когда-то на её ладонях бугрились мозоли, до крови трескались от грубой работы подушечки пальцев. Когда-то её руки до локтя были расцвечеными красными полосами - от веток или чьих-то когтей, и матово-тёмными пятнами гематом. Зато он помнит, что почувствовал, впервые взяв её руки в свои ладони, и как она сжимала кулаки, чтобы спрятать, чтобы не показывать ему беспомощность. Ведь то были не руки женщины, а грязной оборванки, и она не могла позволить себе пасть ещё ниже в глазах господина.
Тогда он сказал ей:
- Посмотри на меня. Ты больше не будешь жить здесь. Идём.
Сухо и лаконично, словно ему не было до этого особого дела, словно действовал по прихоти.
Но дело было - с того самого первого раза, как будущий наследник клана увидел нищенку, он понял, что проиграл, утонув в её фиалково-синих глазах.

...Пересечься в коридоре поместья, вежливо поздороваться, выслушать её заботливое:
- Как Ваше здоровье, Кучики-сама?
И поправить:
- Я же просил называть себя по имени.
Увидеть отголосок страха на её лице, шагнуть вперёд, взять её руку и коснуться губами запястья - легко-легко. И прошептапть:
- Не надо бояться. Теперь ты со мной.
- Как скажете, К... Бьякуя-сама. - краснея и отводя глаза, отвечает девушка.

Она так прекрасна в своём смущении, что ему хочется прямо здесь и сейчас подхватить её на руки и, наплевав на всё, унести в спальню. И целовать - до опьянения, до того момента, как она обовьёт его руками за шею, вплетая в волосы пальцы и освобождая чёрные пряди от оков кенсейкана. Обнимать крепко, но бережно, срывать одежду и ласкать нежную кожу под ней, до головокружения, не насыщаясь вдыхать запах её тела... Желание это настолько сильно, что на какую-то секунду Бьякуя и вправду теряет контроль, порывисто шагая к ней, но Хисана выскальзывает из кольца его рук, и, склонив голову, произносит, прежде чем уйти:
- Я подожду Вас до вечера.
Признание. Она наконец перестала бояться?

...Роскошно вышитое танцующими журавлями кимоно струится по телу, невесомо опадая к ногам. Хисана поворачивается, стыдливо прикрываясь руками, но Бьякуя неумолим: он отводит её руки в сторону, оглядывая взглядом. В комнате совсем темно - свету не положено очернять таинство брачной ночи, пусть и не новой, но первой в их общем откровении.

У неё такие тонкие, изящные ручки, которыми она так робко касается его - когда развязывает пояс, и домашняя юката сползает по плечам вниз, оголяя грудь. Она дышит часто и прерывисто, но не останавливается, продолжая...
Запрет сорван.
Освободив его тело от ненужной более ткани, Хисана тянется вперёд, оглаживая ладонями его тело: широкую грудь, кубики пресса на животе, предплечья. Затаив дыхание, опускает руку ниже... и ниже.
Сейчас они обнажены друг перед другом - не телом, а чувствами.
Это сладко.
Бьякуя разрешает ей делать то, что ей хочется, не требуя ничего взамен. Ведь она любит его, а он любит её, а значит, у них нет тайн друг перед другом.
Провести тыльной стороной кисти по шее, завести руки за плечи, позволить подхватить себя, закружив по комнате.
Единение двоих.
Потереться щекой о грудь, погрузить пальцы в растёкшиеся по футону волосы, с силой привлекая к себе, сцеловывая с её ресниц слёзы.
Ближе.
Прижать спиной к себе, наслаждаясь шелковистой мягкостью кожи, неустанно повторяя её имя и греясь её улыбкой. Держать её лицо в своих ладонях и целовать-целовать-целовать. Не украдкой, не спеша, по-настоящему. Доверять.
Видеть в её глазах счастье, чувствовать, как бьётся её сердце напротив его.
Страха больше нет.
Видеть её любовь, когда она желает его не меньше, чем он её, и знать, как хрупко и одновременно сильно это чувство. Целовать кончики пальцев, не выпуская её из объятий, и греться их общим теплом...

Много позже он потеряет её. Он будет страдать, он найдёт её сестру и полюбит её - потому что Рукия слишком похожа на неё, и он не сможет разделить своё чувство напополам. Он будет любить её так же, как любил Хисану, перекладывая образ одной сестры на другую.
Но пока... пока он наслаждается ею, её улыбкой, её присутствием, её прикосновениями, и ощущением безграничного, граничащегося с безумием счастья, какое бывает только у взаимновлюблённых. Он смотрит в её глаза и видит там их отражение, и ему хочется кричать от осознания того, что он по-настоящему любим.
Она просит:
- Возьми меня за руку.
И Бьякуя стискивает её ладошку горячими пальцами, пряча её у себя на груди. Она такая же маленькая и хрупкая, как и сама Хисана.
И такая же невесомая...

@темы: фанфики

---

Продолжаем? :)

[Pixie.]

Снова порция арта
За большую часть спасибо Эллана Найт

Авторы: разные
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: от G до PG-13
Жанры: разные))
Диклаймер: Все рисунки принадлежат авторам, а Блич - Кубо Тайту-сама


(с)


(с)


(с)


(с)


(с)


(с)

@темы: фанарт

---

Еще рисунок))

[Pixie.]

Я взяла на себя смелость сделать шапку

Автор:  МКБ-10
Рейтинг: G
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Жанр: Драма
Диклаймер: Рисунок принадлежит автору, а Блич - Кубо Тайту-сама
Разрешение на размещение: получено

@темы: фанарт

---

А кому фанарта?)))

[Pixie.]

Решила я собрать все бьякухисы, которые выкладывала у себя в дайри (и не только я, но и мои дорогие ПЧ) и несколько недавно найденных

Авторы: разные
Пейринг: Бьякуя/Хисана, само собой
Рейтинг: от G до R
Жанры: разные))
Диклаймер: Все рисунки принадлежат авторам, а Блич - Кубо Тайту-сама


(с)


(с)


(с)


(c)


(с) legendaryeiyuu


(с) Audrey86


(с) lanithanai


(с) Vassantha


(с) Pakhon


Wifely Duties by ~lanithanai on deviantART


Crumbling Edges by ~lanithanai on deviantART


(с)


(с)


(с)


(с)


(с)

Это просто Хисана

@темы: фанарт

---

[smerti net]

Здесь собраны исполнения со всяческих однострочников, имеющие как минимум ощутимое косвенное отношение к Единственному Правильному Пейрингу.
Авторов можно искать в комментариях к исходным постам. Считаем себя вправе так поступить с вашими текстами потому, что выкладка изначально не запрещалась; если кто-то против, уберем по первой просьбе

на: Гин | Бьякуя | Хисана. Знакомство. "Нэ-э, а у тебя есть вкус..." "Отойди от нее, Ичимару"

Пишет Гость:

06.12.2009 в 18:55

Ичимару, еще больше прищурившись, разглядывал Хисану. Такого типа девушки ему нравились. Хрупкая, с тонкими, почти просвечивающими запястями, паутинкой вен под кожей, с традиционно грустным взглядом и вымученной улыбкой. Как будто вот-вот собирается расплакаться. И смех больше похож на рыданья.
- Нэ-э, а у тебя есть вкус... – хитренько протянул Гин, уже поглаживая прядь волос Хисаны. Та пугливо встрепенулась, дернулась и замерла, не зная, как отреагировать.
- Отойди от неё, Ичимару, - держась за рукоятку меча, произнес Бьякуя. Гин не решился противоречить: слишком твердо и решительно звучал голос Кучики.
- Хорошо, хорошо, не волнуйся, - проговорил Гин, показывая ему ладони, как будто находясь под дулом пистолета. – Я слишком занят, чтобы мешать тебе, - добавил он, чуть приоткрыв глаза.

* * *
- Да-а, Бьякуя, у тебя однозначно есть вкус, - повторился Гин, когда Бьякуя познакомил его с Рукией.

URL комментария

на: Бьякуя/Хисана, "Солнце"

Пишет Гость:

18.08.2009 в 00:36

Белые губы. Бледная в синеву кожа. Слабые руки.
- Доброе утро, Хисана. Как ты?
Натужная улыбка, словно со скрипом приоткрываются губы. Белые.
- Спасибо, дорогой. Мне немного лучше.
Это ложь на грани с самовнушением, оба знают, что она - больной человек, которому до конца осталось мало, но нужно верить.
- Хочешь, я покажу тебе сад?
Слабый кивок, пара шагов, ее безвольное белое слабое тело в сильных руках, она виском прислоняется к ткани его косоде.
- Очень красиво...сегодня такое солнце, Бьякуя, дорогой. У меня болят от него глаза.
Бьякуя медленно кивает, разворачивается и по округлым камушкам старой дорожки несет жену к дому.
Она - его луна, белая, блеклая и уходящая, и, конечно, ей вредно солнце.
Он будет охранять ее тающее тело от этих горячих, ярких, невыносимых лучей.

URL комментария

Пишет Гость:

18.08.2009 в 00:54

Она была очень красивой. Как первые цветы сакуры, не розовые, а почти белые, пропускающие свет, такая же нежная и хрупкая.
Она была очень доброй. Она часто ходила в Руконгай, чтобы просто раздать местным ребятишкам хлеб. И не только потому, что она искала там сестру, заглядывая в каждое чумазое личико, а потому что знала, каково это – больше всего на свете желать кусочка хлеба.
Она была очень умной. Подчас, когда он не знал, как поступить, и она касалась его плеча своей почти невесомой ладошкой, что-то нежно шептала на ушо, и решение находилось как-то само собой. А она лишь улыбалась, отказываясь признавать – ее заслуга.
Она была очень теплой. Даже той весной, последней для нее. Ее руки, ее прикосновения и поцелуи не были ледяными, хотя так почему-то считало большинство шинигами.
А еще она была очень светлой. Его лучик света. Его личное, горячо любимое солнышко...
Но ключевое слово здесь – была.
Солнце померкло, скрывшись за тучами, а потом и вовсе пропало. И та самая сакура, их сакура, с цветами которой он так часто сравнивал ее красоту, более не цветет... Словно чувствует все, и старается взять на себя хоть часть печали дорогого хозяина, в душе которого тоже перестали распускаться цветы. Они просто не смогли распуститься, лишенные солнечного света.

URL комментария

Пишет Гость:

18.08.2009 в 12:21

Она и не знала, насколько прекрасна. Когда смеется или улыбается, когда задумчиво смотрит на полную луну, на гладь воды, да и на него самого.
- Ты такая нежная... – комплиментов он делать не то, чтобы не умел, но рядом с ней почему-то все еще смущался, говоря такое.
Она тихо рассмеялась, тоже смущаясь и легко краснея от этого. Коснулась его ладони, действительно – очень нежно, погладила, проведя по тонкой отметине шрама. Недавно, она сама перебинтовывала эту рану. Бьякуе казалось, что после прикосновений ее рук все и заживает быстрее...
- Ты всегда мне говоришь такие смущающие вещи, - почти шепотом, она не любит говорить громко, и снова прижимается к нему. Длинные ресницы полуопущены, она смотрит не в лицо, а на его руки – и правда, все еще смущена, а на губах заметна легкая улыбка, да и румянец на бледных щечках ее только красит.
Она действительно прекрасна. Всегда прекрасна, хотя и отказывается в это верить. Она всегда любуется этим миром, а он – его отражением в ее глазах, потому что не смотреть на свою любимую женщину, когда она рядом, он не может.

URL комментария

на: Бьякуя/Хисана, "Цветение сакуры"

Пишет Гость:

10.12.2009 в 01:23

Они часто сидели на берегу, наблюдая, как бледно-розовые лепестки вишни опускаются на зеркально-ровную гладь озера.
Она любила смотреть, как они медленно кружатся на поверхности, едва волнуя спокойствие вод.
А он любил смотреть на нее.
Ему казалось, что где-то в душе у него есть такое же озеро, наполненное эмоциями, чувствами, нежностью... И ее прикосновения, слова, улыбки, взгляды, так же, как эти лепестки, нарушали его покой.
Но теперь ему смотреть не на кого... И озеро уже замерзает, все еще ожидая очередного цветения сакуры.

URL комментария

на: Бьякуя/Хисана | Ренджи/Рукия. "Не повторяй наших ошибок."

Пишет Гость:

11.02.2010 в 03:59

Ренджи думает, что теперь уж точно знает, чего хочет, и это не Рукия. С кем бы она не была, счастья ей - она не выберет недостойного.
Рукия чувствует, что теряет человека, который был рядом пятьдесят лет, которого она никогда не переставала любить.

Спустя полвека Бьякуе наконец кажется, что он понял, чего так не хватало жене.
Он смотрит на них - на сестру, бледную и как никогда похожую, на лейтенанта, чья холодность к ней на этот раз - настоящая. И вспоминает свои короткие вечера и длинные ночи, и как неосознанно заставлял ее говорить за двоих и ходить за ним тенью, купался в ее тепле, думая, что возвращает достаточно - своим драгоценным временем, проведенным с ней...

Пятьдесят лет назад или раньше Ренджи мог решиться. Обнять Рукию крепко-крепко и сказать: - ты нужна мне, я люблю тебя.
И тогда Бьякуя не умолял бы его мысленно - не повторяй наших ошибок! - просто потому, что у главы клана не было бы сестры.

Глядя в ее потемневшие глаза, он как никто знает, чего она хочет.

URL комментария

на: Гин/Хисана, "Спасибо. А как тебя зовут?"

Пишет Гость:

25.02.2010 в 01:50

Совсем не похожа на жену аристократа. Путается в длинном кимоно, идет, шаркая маленькими ножками, да и сама пигалица - не ровен час, растолстеет (у нее после голодной Руконгайской жизни наверняка аппетит, достойный дорвавшейся до лакомств оборванки), и тогда уж точно будет походить на катящийся по улице бочонок в шелках. Ичимару Гин был чрезвычайно рад случайно встретить загадочную супругу капитана Кучики – догадки касательно ее персоны терзали его последние несколько дней даже больше, чем дела его собственного отряда.
- Простите, вы обронили, - ему хватает трех шагов, чтобы догнать ее. Когда она оборачивается, веер в его протянутой руке еле заметно вздрагивает.
"Да тут у нас самородок, лилия, выросшая из сочной руконгайской грязи, не иначе", - привычка жмурить глаза дает отличную возможность не выходя за рамки приличий рассмотреть сейчас эти маленькие руки, бледную кожу (разумеется, ведь теперь за ней всюду носят зонтик), огромные глаза такого густого синего цвета, будто в синие чернила капнули лишь крохотную каплю воды, чтобы разбавить их почти черную густоту.
- Спасибо, - и мило улыбается ("неужели этого хватило, чтобы смазливая нищенка охмурила Кучики?"). - А как тебя зовут?
"Тебя?" Яре-яре, очевидно, можно увезти девушку из Руконгая, но вот Руконгай из девушки...", - светловолосая голова задумчиво склоняется к плечу: поиграть в трогательную светскую беседу сейчас не помешает.

Много лет спустя другая встреча будет так похожа на первую. Конечно, это будет уже не она, и вместо шелка и прислуги с зонтиком будет белая убогая форма осужденной на смерть преступницы и вооруженная стража. И слова. Он так долго не решался сказать их, что они, будто всякая физическая сущность, испортились со временем. И теперь вместо того, чем эти слова действительно были, с губ льется обжигающий холодом яд. Жаль, что та, другая, не знает, что эти слова предназначены не ей, но все равно, ее испуганные глаза так знакомо похожи цветом на чернильное море.

URL комментария

на: Бьякуя/Хисана, "Я тебе запрещаю"

Пишет Гость:

25.02.2010 в 00:10

- Я тебе запрещаю…- Кажется, его всегда спокойный голос сейчас сорвётся, но Бьякуя неожиданно твёрдо продолжает.- Запрещаю…
Хисана чувствует, как тот дрожит, пытаясь совладать с чувствами, как крепко сжимает её руку, смотрит в такие любимые глаза, чей озорной огонёк с каждой минутой затухает.
- Нет…Нет…- Голос уже не так твёрд, Хисана чувствует горячую слезу, упавшую с его ресницы на руку. Аристократ наклоняется и некрепко сжимает её в своих дрожащих объятьях.- Я запрещаю тебе умирать. Слышишь, Хисана? Запрещаю.

URL комментария

Пишет Гость:

26.02.2010 в 15:24

Он не умеет лгать, даже сейчас, когда счет пошел на дни. Он ненавидит собственное бессилие, не выносит бессилие чужое, не терпит разногласий - даже с судьбой; и чувство вины убивает ее вернее болезни.

Она делает вид, что уснула; он благодарно целует тонкую руку, поправляет одеяло и выходит на террасу, в холодный густой ночной воздух. Пальцы находят резной столбик-опору крыши.
Весна. Сад медленно оживает, тонкий лед утром стечет в низины. Жизнь повсюду.
- Я. запрещаю. тебе. умирать. слышишь??.
Под рукой жалобно всхлипывает дерево.

URL комментария

Пишет Гость:

26.02.2010 в 14:56

- Я тебе запрещаю. - Вкрадчиво произносит девушка, и садится на землю. Бьякуя морщится, как от зубной боли.
- Зачем ты так? Я хочу быть с тобой. - Говорит он Хисане, и мрачно смотря на неё. В оборванной одежде и с горящими глазами.
- Останься здесь. Почему я должна жертвовать привычной жизнью? Почему нужно соблюдать этикет, правила, приличия? Зачем ходить в шелках, которые так и норовят запутаться? Почему нужно гулять только под присмотром охраны из дюжины кумушек? Я запрещаю тебе меня забирать!
- Ты привыкнешь. Зачем быть оборванкой? Что хорошего в такой жизни? - спрашивает Кучики, скрепя зубами. Он её действительно любит, но он не может отказаться от себя. Ведь правила, это и есть он. Или может?
- Я остаюсь здесь. Прости. - Говорит она, и поднимается, чтобы уйти. Бьякуя протягивает руку и кладёт ей на затылок. Потом опускает на шею и притягивает к себе. Близко-близко. Обнимает крепко-крепко, и целует сладко-сладко.
- Ты должна быть только со мной… - шепчет он в тёмную макушку. И около груди ощущает слабый кивок.

URL комментария

на: Бьякуя | Рукия, (/), "сломанная ключица"

Пишет Гость:

05.02.2010 в 03:28

Удар бокена пришелся по левой ключице.
Она не понимала, как умудрилась пропустить его.
"Нии-сама точно сочтет меня слабой..."
В следующее мгновение стало не до связных мыслей.

Бьякуя в сотый раз учил сестру защищаться от своего коронного удара и сейчас стоял к ней спиной, раздосадованный.
Выдержал паузу и обернулся, чтобы через полмига вглядываться, пригнувшись, в искаженное болью лицо.
- Рукия, что случилось?
Она шумно дышала сквозь зубы, плотно сжатые, чтобы не орать, и беспомощно смотрела на него.
- Лекаря. Быстро.
Бабочка вспорхнула с пальца и растворилась в сумерках.
- Где?
Она указывала дрожащей правой куда-то в шею. Левая висела безвольной плетью.
Он рванул с ее плеча косоде. Так и есть - огромный, на глазах наливающийся кровоподтек над левой ключицей, которая будто запала внутрь.
- Не бойся. Боль не продлится долго. Скоро здесь будет врач. Ляг.
Он помог ей опуститься на траву, придерживая за шею и плечи. Она шипела от боли, но молчала.
- Руку нужно согнуть в локте и зафиксировать. Потерпи.
...Лекари почти не владеют шунпо.
Она уже выровняла дыхание и дышала часто и мелко - сломанная кость при каждом вдохе наверняка взрывалась болью.
Он чувствовал потребность как-то помочь ей, но сделать уже ничего было нельзя.
Он неуклюже погладил ее по голове; она открыла глаза и глянула виновато-благодарно...

И тут его накрыло. Накрыло так, что он судорожно отдернул руку и закрыл глаза.
Не так смотрела на него она, со страхом и виновато - но и с любовью, и он учил ее не бояться, осторожно, нежно, такую же хрупкую, только в шелках и без меча, и эти тонкие ключицы и нежная кожа над ними, слишком нежная для стальных пальцев мечника, губами, только губами...
...- Вы в порядке, Бьякуя-сама? Бьякуя-сама!
Он стряхнул с плеча руку лекаря, молча указал на лежащую девушку и исчез, так и не открыв глаз.
Остановился только в противоположном конце поместья.
Поймал себя на нестерпимом желании поднести к губам руку, хранившую запах ее волос.

- Чирэ!!!

URL комментария

на: Бьякуя/Хисана, "Скажите, а вы когда-нибудь совершали что-нибудь по настоящему из ряда вон?"

Пишет Гость:

03.03.2010 в 14:28

42 слова
- Скажите, а Вы когда-нибудь совершали что-нибудь по-настоящему из ряда вон? – наблюдая за плывущими по небу пушистыми облаками, мечтательно произносит Хисана.
Бьякуя отстраненно вспоминает сотни всевозможных правил, традиций и запретов, которые пришлось нарушить ради их свадьбы, и абсолютно не знает, что ответить.

URL комментария

Пишет Гость:

03.03.2010 в 14:19

48 слов
- Скажите, а Вы когда-нибудь совершали что-нибудь по-настоящему из ряда вон? – вдруг спрашивает девушка, но тут же краснеет от собственной дерзости и смущенно опускает взгляд, утыкаясь в чашку с остывшим чаем.
Бьякуя рассеянно смотрит на хрупкие дрожащие пальцы, сжимающие грубую глину, и думает: «А почему бы и нет?»

URL комментария

на: Бьякуя/Хисана. Вишнёвый сад Кучики. Соревнование. "Ты меня недооцениваешь!"

Пишет Гость:

02.03.2010 в 18:02

- Но ты даже не сможешь его удержать.
- Вы меня недооцениваете, Бьякуя-са...
- Хорошо. Подожди меня здесь.

Он вернулся очень скоро. В его руках был сильнейший из воплощенных мечей.
Она завороженно разглядывала глубокого вишневого цвета оплетку рукояти, обманчиво простые ножны из темного дерева, и страх поднимал голову.
Он терпит в ней многое... но стерпит ли трусость?
Сен-бон-за-ку-ра.
Ножны с глухим звоном легли в ее ладони. Она зажмурилась и сглотнула, прислушиваясь.
Звон в ушах и странная тяжесть. Сила. Сила ее мужа. Таким он бывает лишь иногда...
Она покраснела и решительно взялась за рукоять.
И тут океан, о котором она доселе судила лишь по брызгам прибоя, хлынул сверху, придавливая к земле, лишая дыхания, и она падала, бесконечно долго падала, глядя на собственную руку, окутанную белым огнем...

- Хисана! Посмотри на меня! Хисана!
Свет, звук и дыхание вернулись внезапно. Теплые руки на предплечьях, до неузнаваемости встревоженный голос... ей сейчас как никогда хотелось преклонить перед ним колени, но он ждал не этого - и она бросилась в его объятия.

Он поднял ее на руки и понес обратно в дом.



- Это и есть... твоя сила?
- Ты меня недооцениваешь, кои. Еще я могу примораживать к собственным пяткам особо докучливых советников.
Он крепче прижал ее к себе, наслаждаясь ее смехом...

URL комментария


апд: свежий драббл на United Love Fest'е!

запись создана: 08.03.2010 в 20:00

@темы: фанфики

---

"Возьми моё сердце"

[serranef]

Мне у вас понравилось, поэтому я вернулся На этот раз с клипом. (Да, о технических ляпах я знаю))

Автор нарезки: serranef
Музыка: Ария - "Возьми моё сердце"
Персонажи: Бьякуя/Хисана

@темы: клипы

---

"Слова ничего не значат там, где всё решает война"

[serranef]

Мне, конечно, боязно к вам в гости, но я попытаюсь преодолеть страх

Рейтинг: R наверное
Пейринг: Бьякуя/Хисана, и, осторожно - Айзен/Ичиго
Жанр: драма, но почти ХЭ
Дисклеймер: да Кубо его знает
Саммари: АУ от последних событий в манге из серии "так могло бы быть". Попытка показать, что истинные желания человеческого сердца не подчиняются разуму.
Предупреждение: там много Айзена, правда, а речи Айзена - это вообще на любителя.

"Слова ничего не значат там, где всё решает война"

Белые мраморные колонны отражаются в зеркальном коридоре, создавая иллюзию тянущейся в бесконечность колоннады. Логика подсказывает, что она не может быть действительно бесконечной, так ведь, Бьякуя? Ты, безусловно, устал. Хуэко Мундо, Каракура, Дворец Короля – всё смешалось в одну большую смазанную линию, которую принято называть боем, но сейчас ты бы назвал это безумием, которое уже никто не в силах осознать. Только идти вперёд, разве что не по дороге из жёлтых кирпичей.

Странная холодная опустошённость внутри, граничащая с чётким пониманием окружающего мира. Он шёл по длинному коридору, который освещала лишь заглядывающая в редкие стрельчатые окна луна. Призрачный свет рассеивался в зеркалах, но он старался этого не замечать, потому что это отвлекает, а отвлекаться ему было нельзя. Всё внимание было направлено лишь на блеклое багрово-золотистое сияние в конце колоннады.

Мелькают в голове мысли, в сердце – чувства, в теле – боль. Быть может сейчас он близок к тому, чтобы стать самим собой. Такое было лишь раз в жизни – когда на его глазах умирала Хисана. Он сидел рядом, целовал её бледные руки и не хотел верить себе. Слабое дыхание – это лишь от того, что она почти ничего не ест несколько дней, частые обмороки – по той же причине, убеждал он себя. Врачи говорили, что ей остаётся жить несколько дней, но он не верил, потому что ей слишком рано умирать, а ещё он её любил, а любимые не умирают. Ветка сакуры, солнечный луч в окно…
«Хисана… тебе плохо?» - странный, глупый и явно лишний вопрос. Жена только улыбается, пытаясь запечатлеть в памяти лицо своего Бьякуи. Он ещё не осознаёт неизбежного, но оно к лучшему. Всё в мире к лучшему. Смерть близких – испытание на прочность, но… её муж сильный, он справится. Сильный, красивый, гордый… он выдержит самое сложное испытание – сможет обрести счастье и после её ухода. Сможет смириться, отпустить её.
«Бьякуя-сама, - ласковая улыбка, в контуры которой закрадывается печаль. – Вы здесь, а это уже снимает половину боли»
«Если бы…, - шепчут губы. – Если бы так просто…»
Не через день, не через два, но в одно мгновение бытия её глаза закрылись навеки. Он не мог смириться. Также шёл по длинному коридору своего родового поместья, заставляя себя поверить и – не смог. Не было ни слёз, ни боли, ни отчаяния – вообще ничего не было. Как и не было больше надобности скрывать чувства, которые покинули разум капитана Готея. Только длинный-длинный коридор поместья.

Нет, императорского дворца. Бьякуя был ранен, измотан и во всех смыслах истощён – контур реяцу нервно подрагивал. Все силы остались где-то там, в других измерениях. Глупо было думать, что капитан Готея-13 не способен устать, тем более после череды битв, которые длились уже несколько дней. Кучики достиг конца коридора и прислонился к дверному проёму.

Справа – парадная комната, слева – ещё одна колоннада, за которой начиналась терраса. Со стороны террасы веяло ночной прохладой и свежестью. Таким чистым воздухом капитан давно уже не дышал, да и лунный свет причудливо гармонировал с кидошным освещением. Айзен сидел на футоне в ворохе шёлковых тканей прямо возле стены, под единственным горящим светильником, а на его коленях спал рыжий риока, мальчишка. Странная картина. Когда-то также он постучал в дверь капитана пятого отряда и нашёл его сидящим за работой, вот в точно таком же виде – на скромном футоне в углу комнаты. Вот только тогда на Айзене было капитанское хаори, а не белые одеяния. Бьякуя осознал, что ни испытывает ни страха, ни удивления, равно как и не было ненависти к этому человеку, словно стены императорского дворца поглощали чувства. А может это просто тотальная усталость.

Император оторвался от свитков, в которых что-то аккуратно помечал и поднял голову.
- Судя по твоей реяцу, Кучики Бьякуя, на ногах ты продержишься недолго. Я бы предложил тебе сесть, да ведь ты откажешься, - без привычной иронии в голосе произнёс Айзен, проводя королевской печатью по свитку. Свиток впитал золотистую реяцу и был отложен в стопку свежих приказов императорского дома.
- И даже королевская стража? – после недолгого молчания, спросил Бьякуя, игнорируя слова Айзена.
Пальцы микадо скользнули в волосы спящего Ичиго, а затем ками пристально посмотрел на гостя.
- Зачем ты пришёл, капитан шестого отряда? Шинигами не поднимет меч на своего императора, просто не сможет.
- Ты смог, - Бьякуя положил голову на дверной проём. Сломанный кенсейкан упал на пол. Звук падения и эхо, разлетевшееся по террасе, заставило Ичиго дёрнуться во сне. Айзен влил в прикосновения немного имперской реяцу и мальчик успокоился.
- Волей Хогиоку я больше не шинигами, - тихая усмешка. Над собой?
Странный диалог. Они смотрели друг на друга, по-прежнему не отвечая на главные вопросы.
- Королевская стража, - повторил Бьякуя.
- Они просто умерли, - тонкая улыбка, - по пути сюда… разве ты видел раны на их телах?
- Я лишь не понимаю, - признал Кучики.
- Воля Хогиоку, - также спокойно повторил Айзен. – Но ты не для этого пришёл сюда, Кучики Бьякуя.
- Я пришёл за Куросаки Ичиго. Позволь…, - непривычное для капитана слово сорвалось и упало в тишину дворца, - мне забрать его в Сейретей.
Он просил с достоинством. Просить, не унижаясь – в этом был глава дома Кучики. Айзен оценил это с улыбкой на губах.
- Это невозможно… шинигами, - император наконец-то поставил между ними стену из субординации. – Отныне мне придётся позаботиться об этом мальчике лично.
Бьякуя сделал пару шагов, намереваясь подойти ближе, но имперская реяцу приковала его к месту на полпути. Айзен аккуратно переложил юного риоку со своих колен на ткани и подошёл к гостю.
- Если я верно понимаю, тебя послал Готей. Как же они поспешны - предсказуемо испугались, что дверь в измерение закроется и не придумали ничего умнее, как послать вслед за мной едва стоящего на ногах капитана. Как это в духе Готея… А между тем, я намеренно оставил дверь открытой для одного посла, ведь… она закрылась за тобой, Кучики Бьякуя?
Губы Бьякуи дрогнули. Айзен едва заметно кивнул, подходя предельно близко, так что даже дыхание нового императора касалось кожи лица.
- Я ждал дипломатическую миссию, а вместо этого пришёл ты. С требованием вернуть Готею мальчишку, который даже и не шинигами вовсе. Я разочарован. Видимо, как всегда, придётся самому организовывать аудиенцию.
- Вот как. Подобные слова после Каракуры больше напоминают лицемерие.
Император внешне никак не отреагировал на выпад.
- Тогда позволь мне задать тебе один вопрос, - Айзен почти шепчет на ухо. – Неужели тебе не показалось странным, что я оставил в живых Иноэ Орихиме – единственную, кто был способен залечить смертельные раны капитанам Готея? Неужели ты думал, что это мой просчёт?
Уголки губ Бьякуи дрогнули.
- Да.
- Неверно. Всё это противостояние интересовало меня лишь до тех пор, пока оно имело смысл. Сейчас же мне нужен живой и функционирующий Готей.
Бьякуя напрягся, но прямого взгляда не отвёл. Айзену действительно не было резона убивать Готей. Дом Кучики, равно как и все остальные благородные дома и даже Готей, никогда не ослушаются приказов с королевской печатью даже зная, кто на троне. Имперская реяцу в свитке не потерпит непослушания – это та основа, на которой держится Общество Душ. Ставить под удар Сейретей никто не посмеет.
- Ичиго ещё ребёнок. Не вижу в нём пользы для тебя.
- Для вас, - поправил Айзен.
- Для вас, - спокойно согласился Кучики. Ради цели можно забыть о гордости.
- Хогиоку, - ответил Айзен, словно это всё объясняло.
Император отпустил контроль за реяцу и Бьякуя пришлось опереться о занпакто, чтобы не осесть на пол. Впрочем, Айзен уже отошёл к колоннам, сложив руки за спиной.
- Тебе уже успели рассказать об истинных возможностях Хогиоку?
- Да, - Бьякуя вновь выпрямился, смотря в спину императора.
- Это было правдой, но неполной. Хогиоку был единым лишь в начале. Любое его использование приводило к расщеплению материи. Именно это я имел ввиду, когда говорил, что его сила исчерпаема. Иными словами, - Айзен полуобернулся, - любой, кто хоть раз испытывал на себе действие Хогиоку, становился носителем его частицы. Когда твоя названная сестра отдала свою силу Ичиго, её отчаяние и желание были столь велики, что ровно половина Хогиоку перешла в духовное тело Куросаки. И все так называемые чудеса, что происходили с его друзьями, были исключительно его заслугой. Кучики Бьякуя, я спрошу ещё одно – неужели Готей никогда не задавался вопросом, почему Ичиго способен стать в сотни раз сильнее, когда это действительно необходимо? – Айзен выдержал паузу, желая услышать ответ, но ответ был риторическим, поэтому он продолжил сам. – Хогиоку. Достичь банкая за три дня – невозможно. Эти три дня материя стремилась услышать истинный зов его сердца и, услышав, исполнила желание. Все битвы, в которых Куросаки показывал свои умения, были всего лишь демонстрацией сил Хогиоку. Даже его внутренний пустой жив лишь потому, что в глубине сердца Куросаки жаль его смерти. Иными словами осколок, доставшийся мне от Рукии, был лишь частью целого. Вы даже не подозревали этого, но рядом с вами бок-о-бок всё это время находился шинигами, равный Богу. Лишь одно помешало ему остановить меня, - Айзен посмотрел на сюрреалистический ночной ландшафт измерения короля. – «Сердце без ненависти, как орёл без крыльев. Тебе не за что меня ненавидеть, Куросаки Ичиго», - так я сказал тогда и был прав. В его сердце не было истинного желания уничтожить меня, его вынуждал к этому долг перед Готеем, к которому он не имел никакого отношения. Я утомил тебя словами?
Бьякуя с хорошо скрываемым удивлением пристально смотрел в глаза императора. Айзен склонил голову.
- Тогда я продолжу. На Эспаду ушло не так много ресурсов Хогиоку, потому что Эспада была весьма незначительным, хоть и искренним моим желанием. Они давали мне возможность отвлекать внимание Готея, когда это было необходимо. Но не это занимало мои мысли. Материя не становилась частью меня, как это произошло с риокой. Время шло, а прогресса не наблюдалось. Я задался вопросом – почему? Ответ лежал на поверхности. Сила моего желания подчинить себе Хогиоку была недостаточной, ведь сложность исполняемого прямо пропорциональна силе получить желаемое. Иными словами, мне требовалось создать условия, в которых моё желание станет жизненной необходимостью - я должен был оказаться на пороге смерти. Для этого я и вышел в одиночку против сильнейших шинигами Готея и… Хогиоку стало частью меня, - Айзен обернулся. – А потом было гораздо логичнее пожелать ключ Короля, чем тратить силы на уничтожение Каракуры. Главное верно сформулировать истинное желание – это и отличало меня от Ичиго.
Бьякуя помолчал несколько секунд и наконец спросил.
- Что же было истинным желанием Куросаки Ичиго?
Айзен тонко улыбнулся.

***

12 часов назад. Небо над Каракурой.
Ичиго не верит своим глазам. Всё, за что они боролись в один миг потеряло смысл. Нет, его друзья и соратники всё ещё живы, просто тяжело ранены – Айзен словно специально оставлял в живых тех, кто дорог Ичиго. Но Куросаки этого не понимал. В душе растерянность, смятение. Он не понимает, что произошло и почему в руках Айзена оказывается концентрированный поток реяцу, которым он делает хирургически точный надрез в небе. Рана на сущности мироздания вспыхивает и расходится, открывая дорогу в измерение Короля. Сердце Ичиго дёрнулось и сжалось. Он было подался вперёд, но рука лежащего рядом отца крепко схватила за щиколотку.
- Там Гвардия… или они, или никто…
- Но…
- Ичиго…, - Ишшин красноречиво покачал головой.
Юный шинигами с болью и ненавистью в глазах поднял голову в небо и неожиданно встретился взглядом с Айзеном. И не смог его выдержать. Куросаки сорвался в шунпо, замахиваясь занпакто. Айзен только уклонился, оказываясь позади, а в следующий выпад Ичиго и вовсе голыми руками выхватил у него из рук Зангетсу, отбрасывая вниз, на обломки города.
- Оглянись, риока, - буднично просит Айзен. – Больше нет повода сражаться - возвращайся в свой мир живых. И обрети уже наконец то, что забрал у тебя Готей – нормальную человеческую жизнь.
- Айзен…
Но Айзен уже исследовал контур реяцу открывшихся врат. Ичиго понял, что смертельно устал. Защищать больше некого и он толком не знал, что будет дальше, да и… касалось ли его это? Орихимэ, Чад, Ренджи, Исида – они живы, а это сейчас, под давлением накатившей усталости, оказалось самым главным. Он стоял посереди буйства всевозможных реяцу, ощущая сюрреалистичность происходящего. И всё же – поражение.
«Господи, пусть это будет страшным сном, пусть это будет кошмаром. Я так хочу проснуться и понять, что ничего этого не происходило. Как же я хочу…»
- … чтобы это всё оказалось кошмаром, - шепнули губы Куросаки. Что-то в груди надломилось, кольнуло и вырвалось из духовного тела. Айзен обернулся, довольно улыбаясь. Ичиго потерянно, с немым удивлением смотрел на тот, как будущий император оказывается возле него и подхватывает в тот момент, когда сознание уже уходит.
- Значит, ты пожелал для себя сон, риока? – Ичиго слышит эти слова через завесу бессознательного. – Меня это вполне устраивает.

***

Бьякуя едва заметно вздохнул. Айзен ненадолго умолк, давая гостю возможность уложить в сознании полученную информацию.
- Его реальностью стану я, а прошлое – сном. И тогда именно я буду направлять его истинные желания, ведь… у Готея уже был такой шанс, и вы его упустили.
Микадо улыбнулся.
- Моя часть Хогиоку скоро себя исчерпает, а материя Куросаки почти целая. Я воспитаю своего маленького бога. Но я вижу на твоём лице растерянность, сомнения… не веришь моим словам? А между тем, мне уже незачем лгать.
- Нет, - Кучики закрыл глаза. Сердце колотилось, а тело тихо ругало хозяина всеми возможными руконгайскими ругательствами.
- Не веришь в то, что Ичиго был столь слаб, что пожелал покоя для себя вместо моей смерти? – Айзен снисходительно улыбнулся. – Я докажу тебе, Кучики Бьякуя, что даже ты сам не в силах управлять своими истинными желаниями.
Айзен неспешно подошёл и внимательно посмотрел на молодого капитана. Он действительно позволит Хогиоку выполнить волю Кучики и в этом нет никакой опасности для императора, ведь вся сила Бьякуи в его слабости. И как бы он ни хотел смерти Айзена, сердце потребует своё.
На кончиках пальцев микадо заиграла реяцу Хогиоку. Он коснулся ладонью груди шинигами, ощущая под грудной клеткой загнанный глухой стук. Часть материи скользнула в духовное тело Кучики и Бьякуя не сдержал удивления. Хогиоку. Хогиоку может исполнить всё, чего действительно желает душа. Истинное желание… а этой частицы материи хватит всего на одно. Его долг – смерть Айзена. Он должен сохранить порядок и законы Сейретея. Его долг – смерть Айзена. С самого детства его учили, что нет ничего священнее, чем законы. Нет ничего важнее, чем законы, на которые Айзен посмел покуситься. Бьякуя вложил это желание в свою душу и посмотрел в глаза самозваного микадо. Айзен только усмехнулся, когда реяцу Хогиоку вырвалось из груди капитана шестого отряда и…
Ничего не произошло. Айзен всё также стоял перед ним.
- Оглянись, - лишь бросил он.
Бьякуя оглянулся и замер. Удивление, страх, шок. Он словно в тумане сделал пару шагов и опустился рядом с телом некогда умершей жены. Хисана… живая…
- Ты так и не смог отпустить её, и память о ней всегда жила в твоём сердце. Ты не умеешь отпускать, Кучики Бьякуя, только держишь боль в себе, как подобает настоящему главе великого дома. Вот только твоё сердце с этим не согласно. И всё время его истинным желанием было вернуть Хисану Кучики. Можешь ли ты после этого обвинять мальчишку в его слабости?
Бьякуя закрыл глаза, прижимая к себе тело женщины. Не иллюзия, не сон. Прошлое и настоящее сместилось во что-то единое, что-то перемешалось и Бьякуя уже больше не мог думать. Только пальцы порывисто сжались на плече жены.
Айзен достал меч, влил в него имперской реяцу и разрезал пространство возле сидящего на полу Кучики.
- Надеюсь, Сейретей оценит этот небольшой подарок в честь начала моего правления. Ведь император должен быть милосердным? И раз уж ты здесь, – Айзен вложил в руку Бьякуи атласный мешок с новыми приказами, а уже в следующую секунду накинул на обе фигуры края мироздания и закрыл портал в Общество Душ.

Только после этого Айзен позволил себе расслабиться. Так и не убрав Кьёку Суйгецу, он опустился рядом с Ичиго. День выдался утомительным. Дворец дышал тишиной. Айзен провёл рукой по бинтам мальчишки, проверяя крепость их фиксации. Надёжно. Ичиго дёрнулся от этих прикосновений и подскочил на футоне, словно его облили ледяной водой. Сердце билось слишком быстро, кровь расходилась по телу резкими толчками, вызывая головокружение. Ичиго закусил губу, дрожа всем телом.
- Холодно, - шепнул он.
- Тсс… Ичиго, уже не холодно, - сильные руки прижимают к себе, чужой занпакто очерчивает линию позади шинигами, которая словно отделила две фигуры от окружающего мира. – Тебе снятся страшные сны?
Куросаки упрямо мотнул головой, отворачивая голову в знак протеста, но рука Айзена доверительно придерживает за плечо и тонкий палец микадо успокаивающе гладит кожу. Ичиго сомневался всего пару секунд перед тем, как сдаться и положить голову на плечо ожившего ночного кошмара.
- Айзен, - глаза смотрят в пол, на разбросанные повсюду свитки и шелковые одежды. – Ты ведь Айзен?
Микадо улыбнулся краешком губ.
- Неужели ты забыл? Но я помогу тебе вспомнить. И я тот, кто может избавить тебя от кошмаров. Я буду всегда рядом с тобой, Ичиго… и помогу не сойти с ума.
- Я давно здесь? – юноша сильнее прижался к плечу мужчины.
- С самого рождения. Ты вспомнишь, - пообещал Айзен, вплетая пальцы в растрепавшиеся рыжие волосы.
- Хорошо, - согласился Ичиго. – Сейчас в голове совсем ерунда. У меня такое часто?
- Каждую ночь.
Ичиго молчал, только чужие руки успокаивающе гладили по спине и плечам. Но внутренний холод от мальчишки не отступал и Айзен чувствовал это. Мысленный вздох. Хотя какая разница, когда начинать привязывать к себе юного бога. Он укладывает Ичиго на футон, скидывает с себя плащ, полы которого уже испачканы впитавшейся кровью. Императорской кровью.
- Сейчас ты слаб, но это временно. Я надеюсь, больше такого не повторится.
Ичиго щурится, пытаясь вспомнить или хотя бы совместить две реальности. Но оковы сна уже уходят и появляется ощущение, что это действительно был всего лишь кошмар. Руки сами цепляются за край косоде и мальчишка хрипло смеётся, подставляя шею поцелуям. Он не привык к тому, что чей-то язык может скользить по его коже. Это… очень странное ощущение, которое… греет. Ичиго слишком устал, чтобы думать – эти сны так выматывают. И сопротивляться не хотелось совершенно. Он спросит утром, утром ему всё расскажут. Айзен взглянул на свой занпакто, на пару секунд отстранился, а затем скользнул языком по губам мальчишки. Ичиго подчинился, вместе с чужим запахом вдыхая невесть откуда взявшийся аромат лилий. Он не умел отвечать на поцелуй, но, кажется, от него этого и не требовали. Юноша выдохнул под телом Айзена и коснулся своих губ, которые отчего-то стали горячими.
- Так не холодно? – поинтересовался микадо.
- Нет, - Ичиго даже не смутился, когда его пах сжали и начали поглаживать. Видимо смущение – это тоже удел сна, а в действительности нет повода смущаться своего тела.
- Тогда закрой глаза, Куросаки Ичиго. Это последний раз, когда я позволяю тебе быть таким слабым.
Слабым? Пусть слабым – сейчас плевать. Куросаки усмехнулся и выполнил просьбу, отдавая своё тело для исследования чужим рукам и губам. Только желание, только инстинкты, только молодое тело шинигами в руках опытного любовника… только тепло, которое способно вытеснить боль, только раскалённые проволоки скребут внутри вен… а иначе что так заставляет выгибаться? Жарко. Толчки в теле довольно болезненны, а чужие губы не дают полноценно выдохнуть этот комок боли. Жарко. Мыслей нет, мысли умерли, но это всё лучше, чем ночные кошмары. Он нужен этому человеку, а остальное придёт со временем. Ичиго выгнулся от боли, когда она задела нервы и прошлась по позвоночнику.
- Мне…, - «больно», хотел сказать Ичиго, но его заткнули ладонью.
- Потерпи. И больше никогда не будет... холодно.
Ичиго дёрнулся, когда наконец стал получать удовольствие от заданного ритма. Так невыносимо остро, что вместе с потом выступили слёзы. Через них из души выходил Холод. Мальчишка застонал, прикусывая чужие губы и судорожно хватаясь за плечо.
Айзен смотрел на них, опираясь о колонну. Он подумал о том, что ночь действительно приносит холод и ещё раз оглянулся на луну. Луна молчала, в отличие от пары на футоне. Вздохи, стоны… нет, Айзен не завидовал сейчас своему материализованному занпакто. Айзен ненавидел слабость, особенно слабость от безысходности. И тем не менее эти двое заставили пульс участиться. Микадо усмехнулся и вышел из залы под предоргазменный вздох Ичиго. Нет, такой он ему не нужен – сначала с мальчишкой придётся поработать.
- Не спится на новом месте? – ехидный голос застал его в конце зеркальной колоннады.
- Гин, - император остановился, оборачиваясь. Ичимару за всё это время даже не подумал смыть кровь или переодеться. Более того, казалось что крови на его одежде стало только больше.Что ж, видимо он решил убрать всю свору прежнего правителя. – Тебе, я полагаю, тоже?
- Как же я могу спать, когда дражайший микадо занимается государственными делами? - в голосе издёвка. Только Гин мог себе её позволить. Айзен знает, что его провоцируют, но сейчас это не играет особой роли – лишь только слепой бы не заметил возбуждение в контуре его реяцу. Он прижимает Гина к стене, надёжно фиксирует лицо и требовательно целует. С ним играют, дразнят, сводят с ума. Нет, всё же сегодня слишком яркая луна, чтобы спать…

***

5 лет спустя.
Ичиго шёл по дворцу, иногда здороваясь с советниками. Молодой мужчина совсем не был похож на того юного шинигами, которого знал Готей. Рыжие волосы приглажены и аккуратно уложены, на плечах – богато украшенное кимоно. Куросаки входит в до боли знакомую залу, ориентируясь на реяцу императора и предсказуемо находит Айзена. Чем микадо приглянулся этот угол на краю террасы не знал никто, но футон был по-прежнему расстелен, а император сидел рядом с грудой свитков, которые сосредоточенно изучал. Ичиго вошёл без приглашения и опустился рядом. Айзен отложил документы и посмотрел на гостя.
- Это рабочее время, Ичиго.
- Кошмары кончились, - без предисловий бросил Куросаки.
- Вот как? – Айзен снял очки. Длительная работа с бумагами была слишком болезненна для глаз и линзы тут уже спасали. – И что же?
- И я понял, - усмехнулся Ичиго, - что твоя ложь была продолжением прошлого Сейретея.
- А у тебя оказалось не так много ярких воспоминаний, - император разглядывал своего протеже, - если 15 лет твоей жизни уложились в 5 лет сновидений. Злишься на меня?
- Уже нет, - Ичиго мотнул головой. – Сейретей цветёт и пахнет, ты внёс в его жизнь что-то свежее, новое. Таким он мне нравится больше.
Айзен кивнул.
- В этом есть и твоя заслуга. И - Хогиоку в тебе исчерпало свой лимит. Я тебя не держу, Ичиго. По правде говоря, уже давно не держу.
Куросаки усмехнулся.
- А мне некуда идти, Айзен. Меня там предпочли забыть, а раздирать их память своим присутствием – уволь. Здесь я принесу Обществу гораздо больше пользы.
На посту советника императора Ичиго был активно вовлечён в политическую деятельность. Даже новый Совет 46 боялся правой руки Айзен-ками. Единственное, что могло со стороны показаться странным - Куросаки запрещалось покидать пределы измерения. Тем не менее Айзен знал, что однажды тот нарушит запрет. Уже нарушил? Что ж, в любом случае его решение...
- Разумно, - одобрил микадо.
За эти годы Айзен вложил в мальчишку не хилый багаж знаний. Наверное поэтому и не убил, когда его Хогиоку погасло. а быть может, просто привык, да и надобности в его смерти не было. К тому же, бывший риока был неплох в постели.
Ичиго помолчал пару секунд, пытаясь успокоить в себе все те противоречивые чувства, что открылись ему после правды, но не смог. А чувство разрывали, требовали выхода.
- Всё же злишься, - заметил собеседник.
- Нет.
Айзен двумя пальцами схватил шинигами за подбородок и заставил смотреть в глаза. Взгляд микадо был более чем насмешлив и... снисходителен.
- Ты не умеешь лгать, Куросаки Ичиго - ты злишься.
Ком злости взорвался в груди Ичиго, а в следующую секунду он с размаху ударил по красивому лицу императора. Айзен не стал останавливать удар, только смахнул пальцем кровь из разбитой губы.
- Это всё? – спокойно спросил он. - Полегчало?
- Да пошёл ты, - устало бросил Ичиго, и, чуть помедлив, наклонился, слизывая с губ императора последние капли. И ему ответили на этот своеобразный поцелуй.
- Таким ты мне нравишься больше, Куросаки Ичиго, - услышал советник микадо, когда его через пару ударов сердца бесцеремонно разложили на футоне посреди груды государственных документов. Глупо было скрывать, что узнав правду, Ичиго сможет отказаться от ночей с Айзеном. В них было всё – страсть, боль, полное подчинение и столь же полное удовольствие, исполнение любых прихотей тела и даже души. Каждая ночь была невыносима для разума – сердце билось от одного предвкушения, а после тело похотливо выгибалось в сильных руках. И это чувство между ними было гораздо сильнее и практичнее любви. Имя этому чувству – понимание. А истина одна:
Слова ничего не значат там, где всё решает война.

@темы: фанфики

---

Ответный презент для crazybelka28 вытащенный из далёких времён.

[~Lord Deniaseill~]

Название: Когда есть цель...
Автор: Dead Angel
Фэндом: Блич
Бета: Yuki-chan
Рейтинг:... а, не разбираюсь я в этом...
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Жанр: Ангст, похоже.
Предупреждение: Бред сумасшедшего.
От автора: комментам и критике только обрадуюсь.
Размещение: с шапкой и уведомлением автора.
Как же это больно – умирать. Когда каждый день, час, каждое мгновение жизнь утекает из усталого истерзанного изнутри тела. И в чём причина – не знает никто, кроме безумного экспериментатора и его помощников. Но рассказать кому-то, нельзя. Даже ему. Они слишком сильны. И теперь каждый миг тянется подобно вечности, полный боли и безнадёжности. И надежды уже нет, только бесконечное утекающее вдаль время. Сколько ещё? Год? Месяц? День? Час? И сколь многое нужно успеть.
Надо встать. Больно. С каждым разом всё больнее, но надо идти. Вчера не смогла, значит, сегодня надо пройти больше.
А за окном весна, мир снова пробуждается после долгой, хоть и не столь суровой, как в мире живых, зимы… В узком безжизненном лабиринте улочек Готей-13 это почти незаметно, но здесь, в огромном саду поместья Кучики… Чуть хрипловатый вздох и лёгкие наполняются чистым, живительным ароматом оттаявшей земли. Дышать становится легче, как и говорил вчера Укитаке-сан, зашедший по каким-то делам к Бьякуе-сама… Капитану Кучики.
Бьякуя-сама. Улыбаюсь, придерживаясь за перила небольшой лестницы. Ты никогда не отпустил бы меня в Руконгай, но я иду всё равно. Потому что Рукия ждёт. Потому что ты не знаешь, зачем я всё время туда стремлюсь. Потому что я не могу тебе рассказать.
Ты спокоен и холоден. Ты никогда ничего не сделаешь, не подумав. Ты – глава клана Кучики и один из 13ти капитанов Готей. Ты с детства предан долгу, не оставившему права на собственную жизнь…
Да, всё это маска, и сердце твоё всё ещё бьётся. Ты не ледяная статуя, какой, порой, так хочешь казаться… но любая маска, какой бы чуждой не казалась сначала, врастает намертво. Ты идеален во всём.
Ты никогда не станешь таким, как я. Ты не предашь. И даже не потому, что это заденет твою честь, просто, этого не допустит твоё сердце, которое я знаю так хорошо.
Я чувствую, что недостойна тебя. Даже находиться с тобой рядом недостойна. Но всё ещё надеюсь что-то исправить.
Я медленно иду по одной из пустынных дорожек. Как же тяжело даже просто идти. Я должна найти её сегодня. Не уверена, что смогу завтра хотя бы встать. Споткнулась, ухватилась за тонкую ветку ближайшего дерева. Сакуры, осыпавшей нежными лепестками. Хочется просто сесть у её корней и сидеть целую вечность, пока не уйдёт боль. Но нельзя, нужно идти дальше.
Хорошо, что его сейчас нет. Утром пришёл срочный вызов… Как сложно идти без его поддержки…
Но как больно видеть муку в его глазах, сопровождающую каждый болезненный вздох или стон. Он не знает, как мне больно сейчас. Не хочу, чтобы знал. Если кто-то не видит его души, его сердца, это лишь значит, что он недостаточно хочет увидеть.
Всё же поднимаюсь и иду дальше. Ноги почти не слушаются. Больно. Как же больно! Но это лишь наказание. Наказание за предательство. А каково было Рукии, оставленной на чужом пороге? Беззащитной, маленькой, никому не нужной и совсем одной во враждебном мире, который едва не убил нас обоих? А теперь постепенно убивает меня. А ты? Где ты сейчас? Жива ли?..
Никогда не думала, что ворота поместья так далеко… Сил уже нет, боль терзает каждую клеточку тела… Хочется умереть. Снова. Но нельзя. Нельзя опять бросить младшую сестру. Разве одного раза мало? И его. Ему тоже будет больно, если умру вот так.
Как же далеко Руконгай. Никогда раньше этого не замечала. Нужно идти. Делаю шаг. Непослушное тело сотрясается от кашля. Опираюсь на ближайшую стену. Кружится голова, но я должна идти дальше.
- Хисана, - этот голос я узнала бы из тысяч. – Что ты делаешь здесь?
В ледяном и безжизненном для любого из окружающих голосе такая печаль и забота…
- Бьякуя-сама. – голос дрожит.
Утром он просил не ходить никуда без него. Но я не могу рассказать… Нет, это уже эгоизм. Я должна рассказать ему, если не смогу найти её сама. Даже презирая меня, он найдёт её. Найдёт и сможет защитить. Нужно верить в это верить в него
- Мы должны вернуться, – тонкие, но сильные руки подхватывают меня и спустя мгновение, один скользящий шаг, я вновь в своей комнате, бережно опущена на футон.
Тихо прошу его открыть сёдзи, скрывающие выход в оживающий сад. Осторожно вдыхаю. Вот так и почти не больно. Ветер срывает с ближайшей сакуры горсть нежно-розовых лепестков, осыпающих моё лицо.
В его глазах тоска и боль, только голос всё такой же холодный и безжизненный. Он прячет эмоции даже от себя. Я не вслушиваюсь в слова, просто впитываю в себя звучание этого голоса, чтобы забрать его с собой и не забыть никогда. Даже в следующей жизни.
Эта уходит от меня и я знаю, что встать уже не смогу. Я расскажу ему сегодня. И попрошу найти её. Найти и принять в семью, как сестру, заботясь о ней и защищая.
Теперь, когда сама на это больше не способна.
И ещё один.
Название:Лепесток.
Автор: Daed Angel .
Фэндом: Блич
Бета: нету...
Герои: а вот догадайтесь с одного раза…
Жанр: мммм… вроде бы ангст получился…
Размер: Мини
Размещение: Только с шапкой и с разрешения автора, то есть моего личного!!!
От автора: Убивать меня не надо. Бесполезно… А вот ваши комментарии и критику услышать увидеть, как всегда, не откажусь .
Предупреждение: у автора клинит репу. Капитально.

Первый, тонкий и несмелый ещё, белёсо-желтоватый лучик восходящего солнца пробивается сквозь ветви цветущей за окном сакуры и осторожно касается щеки спящего мужчины, бледностью напоминающего вампира. Небрежно рассыпавшиеся по белоснежной подушке чёрные волосы, оттеняя изысканные черты бесстрастного даже во сне лица, лишь усугубляют впечатление.
Да и во всём облике спящего не читается сейчас абсолютно ничего, словно незримый наблюдатель /автор, в смысле/ созерцает скульптурную композицию «Совершенство»: на идеально гладкой простыне, под идеально ровным одеялом на идеальной формы подушке в фантастически спокойной позе возлежит идеально спокойный мужчина. Столь совершенный, что это просто не может быть реальностью.
Но вот осмелевший лучик, подгоняемый нетерпеливыми собратьями, перемещается со щеки на прикрытый тонким полупрозрачным веком глаз, щекоча нежную кожу. Веко едва уловимо вздрагивает. Правая рука медленно сжимается, собирая в неаккуратные складки безупречно ровное доселе шёлковое бельё. Тонкие губы чуть заметно изгибаются.
Лучик тем временем взбирается всё выше: касается изящно изогнутой брови, по-хозяйски освещает высокий лоб, пересечённый рассыпавшейся по волоскам прядью. С каждым отвоеванным у сумрака миллиметром вторая рука, едва заметно дрожа, непроизвольно сжимается вслед за правой.
Сквозь плотно сжатые губы вырывается мучительный полустон-полувой.
Лицо искажает гримаса невыносимой боли.
Но вдруг какой-то шаловливый ветерок, задевая ветви сакуры, невесомо пролетает по комнате, неся в неощутимых проворных струях нежный аромат и несколько бледно-розовых лепестков, один из которых, влекомый игривым воздушным потоком, мягко опускается, мимолётно коснувшись шелковистым краем напряжённых губ мужчины.
И в тот же миг его лицо озаряется такой светлой сияющей умиротворённым счастьем улыбкой, словно затянутое давящим свинцом небо пробил яркий и смелый солнечный луч, одним своим появлением рождающий радугу. И в тишине весеннего утра шелестит едва слышный шёпот:
- Хисана…

@темы: фанфики

---

Ночь светлячков

[crazy belka28]

В подарок RenAs Фик по арту

Ночь светлячков

Бета:  bezjalosny_fossy
Фандом: Bleach
Рейтинг: PG
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Жанр: флафф/драма
Диклаймер: всех героев придумал Кубо, остальное – плод моей больной фантазии
Саммари: да какое уж тут саммари
Предупреждение: Возможен ООС героев.
Размер: мини
Статус: закончен

подарок прячется тут

Где же светлячки?
От людской погони
Скрылись на луне.
Рёта

Сегодня двадцать восьмой глава клана Кучики оставит дома кенсейкан и свою гордость. Сегодня он наденет неприметное серое хаори, возьмет фонарь и тенью выскользнет из дома. Потому что сегодня особенная ночь. Ночь светлячков. Ночь, когда он просто Бьякуя.

Боги подарили ему эту – единственную в году – ночь. Поэтому он не хочет делить это время ни с кем. Ни с кем, кроме нее.

Это даже хорошо, что все происходит на южной границе поместья. Южная граница – это болота. Родичи же грызутся за плодородную восточную и курортную северную. Поэтому никто никогда не мешает их свиданию.

А вот и поляна. К ней лижется поросший осокой пруд, в котором омывает лицо царица ночи. Теряется за кромкой темноты лунная тропинка. Мерцают земными звездами светлячки.

Но вот зеркало воды трогает зыбь. Насекомые слетаются к середине водоема и кружатся в бешеной пляске.

Сердце замирает в сладком предчувствии. И кажется: музыка – сияющая, совершенная – льется на него прямо с неба.

Но вот светящаяся, словно сотканная из лунных лучей, тень обретает очертания, и через секунду, прямо по серебряным отсветам, уже вполне материальная женщина идет к нему. Легкая, токая, нереальная. Он подходит к самой воде, подает ей руку и помогает перейти из мира в мир. Тоненькая ладонь холодна. Юная посланница ночи виновато склоняет голову и прижимает другую руку к груди. Туда, где когда-то билось сердце.

Он опускает чочин в траву – сочную и умытую вечерней росой – и обнимает свою единственную. Сегодня его сердце будет биться за двоих. Сегодня его тепла хватит обоим.

И она словно оттаивает. Поднимает к нему личико с глазами-звездами. Проводит прохладной ладошкой по бледной щеке. И улыбается, как может улыбаться только она – светло и печально.

Он перехватывает запястье, целует хрупкие пальцы и возвращает ей улыбку.

Все-таки боги любят его.

Ведь ночь светлячков стоит того, чтобы ждать…

@темы: фанфики

---

По просьбе crazy belka28

[FanOldie-kun]

Сумбурная зарисовочка
Без названия.
Автор -  FanOldie-kun
Бета - своими силами.
Жанр - сумбурная АУшная зарисовка, размышления в лицах
Рейтинг - в пределах PG, даже скорее ниже.
Персонажи - Бьякуя, Хисана, Гинрей Кучики, плюс один оригинальный.
Размер - мини
Дисклеймер - (с) Кубо Тайто
Размещение - а оно вам зачем?
Предупреждения: АУ, размышлизмы, ООС - наверняка, бредовые идеи, обрывочность.
Критиковать прошу обоснованно.

углубляемся в сумбур?

Камия Кучики рисовала зимородка над водой. Рисование – ничуть не худший способ успокоиться, чем каллиграфия. Особенно после целого дня неподобающих выходок наследника. «Молодой господин взрослеет, - размышляла женщина, выводя изгиб крыла на тонкой бумаге. - И сдерживать свой темперамент ему все сложнее и сложнее. Уж Гинрей-то ему ничего не спускает… А природа берет свое…»
Камия знала, что договориться с нынешним главой клана ей будет очень сложно. Но сегодняшний день давал ей крупный козырь. Она закончила рисунок и послала слугу к Гинрею Кучики с просьбой об аудиенции.
- И что вы предлагаете, Камия-доно? - нахмуренные брови красноречиво свидетельствовали, что убедить его будет тяжело.
- Нужна женщина, которая согласилась бы провести время с молодым господином и молчать об этом. Небезвозмездно, разумеется, - Камия точно знала: лучше изложить все прямо, иначе не добьешься ничего. Меньше всего Гинрей любил туманные намеки.
Кучики нахмурился. Такой вариант его не устраивал. Внебрачные связи, могут поползти слухи… Последствия такого шага были бы плохо предсказуемы, особенно учитывая вспыльчивый характер его внука. С другой стороны, судя по его сегодняшним выходкам, если оставить все как есть, последствия могут быть еще менее предсказуемы.
- Вспомните, Гинрей-доно, разве вашего брата не воспитывали таким же образом?
О брате глава Великого дома Кучики предпочитал не вспоминать. Позор семьи, вынудивший отца передать право наследования ему, младшему. Но насчет этого отщепенца Камия права. В свое время его необузданную натуру смиряли именно так. Правда эффект продержался недолго.
- Я подумаю, Камия-доно.
Она была крайне довольна собой. Все складывалось как нельзя более удачно. И девушка у нее на примете уже была - хоть и родом из какого-то отдаленного района, но достаточно умная, чтобы быть скромной.

*

В шикарном кимоно было чертовски неудобно. Хорошо хоть волосы короткие, в прическу не затянешь. Невысокая синеглазая брюнетка тряхнула смоляной шевелюрой, отбрасывая со лба длинную челку. Шорох седзи за спиной заставил ее обернуться. «Мальчишка», - усмехнулась она про себя. Умом понимая, что они наверняка ровесники, девушка никак не могла заставить себя воспринимать его всерьез. Холодный высокомерный взгляд ничуть не прибавлял ему веса в ее глазах. Она поклонилась, спрятав улыбку за упавшими вдоль щек прядями.

Негласное правило для подобных случаев гласило: одна женщина - одна ночь. Это знала Камия Кучики, знала выбранная ею девушка. В сущности, молодой господин тоже об этом знал. Поэтому, когда ее окликнул еще не успевший выветриться из памяти тихий властный голос, брюнетка удивленно обернулась.
Бьякуя окинул взглядом хрупкую фигурку. Ошибки быть не может - реяцу та самая. Без пышного одеяния она выглядела гораздо более живой. И старенькая выцветшая юката ничуть ее не портила.
- Как тебя зовут? - спросил наследник Великого дома Кучики.
- Хисана.
Здесь, в хитросплетении улиц западного Руконгая, кланяться было просто негде. Она поманила его за собой, петляя по узким улочкам. Если наследник хочет поговорить, надо предоставить ему место.
В крошечной чайной было не слишком светло, но чисто. Хисана с интересом поглядывала на сотрапезника. Если уж пришел, так пусть и разговор начинает сам.

*

- Откуда я знаю, будешь ты меня защищать или нет? - ее сомнения были вполне оправданными, но неприятно задевали.
- Буду. Слово наследника нерушимо.
Хисана улыбнулась. Эта улыбка была частью того, что его в ней привлекало. Во-первых, она его не боялась, как служанки в доме. Во-вторых, она умела вот так вот улыбаться, а не нацеплять на губы нечто любезное, которое на одной ниточке болтается. В-третьих, у нее не было этих скупых жестов, отдающих пылью веков. Одним словом, в отличие от толпы принцесс, окружавших его на еженедельных приемах, она была живая. А еще она очень быстро училась. Жаргонные словечки, употребительные на улицах Руконгая, в ее речи уже не попадались, веер раскрывался быстро и легко, и она больше не спотыкалась, надев новые гэта. Бьякуя был искренне счастлив рядом с ней. И даже позволял себе смеяться.

*

Изоляция тяготила ее, но приторная вежливость приемов тяготила еще больше. Хисана полюбила гулять в саду, который муж приказал разбить специально для нее, кормить рыбок в пруду, играть на цитре. А еще она полюбила Бьякую. С ним она всегда чувствовала себя защищенной. В это сложное время, когда на нее сыпались вежливые насмешки, косые взгляды и прочие радости пребывания в аристократическом доме, хватало одного его взгляда, чтобы ее оставили в покое. Это было настоящим спасением, потому что будь она в Руконгае, где все грубо и просто, она бы не осталась в долгу, но здесь…
Может быть, она и заболела от того, что задыхалась в золоченой клетке.
…оставляя ему позаботиться о сестре, Хисана Кучики нисколько не сомневалась: Бьякуя выполнит ее просьбу.

@темы: фанфики

---

[Vibrant Amoeba]

Фандом: Bleach
Название: Сон
Автор:  Inserta
Рейтинг: pg (за два странных поцелуя)
Жанр: романс, ангст
Пейринг: бьякурен, моментами Бьякуя/Хисана, Бьякуя/НЖП
Саммари: Лейтенант прибыл в поместье с важным сообщением, а капитана сморил сон.
Дискаймер: не моё.
Комментарий: психоделика. Подарок Диане*.
Предупреждение: беты нет, справлялась своими силами. АУ к филлерам.

Лейтенант появился в поместье неожиданно. Без приглашения.
Кучики только решил после ужина провести время за книгой, как ему доложили о позднем госте. Бьякуя оторвался от страниц и кивнул слуге:
- Проводите его сюда.
- Да, Кучики-сама.
Что забыл буйный и шумный Абараи тут поздно вечером, Бьякуя не знал. Наверное, что-то произошло в отряде, требующее его непосредственного вмешательства. Иного варианта капитан не видел.
Он ждал, отложив книгу, чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину.
Неровный огонёк светильника бросал тени на расписанную цветами и птицами рисовую бумагу. Тени плясали, и казалось, что это яркие птицы, взмахивая широкими крыльями, перескакивают с одной ветки на другую.
Уже было довольно поздно, и стоялаа – разве что шипело еле слышно масло в светильниках, а в саду ветер играл с ветвями старых вишен. Чтобы скрасить ожидание, Бьякуя наблюдал с особым детским восторгом за танцем птиц. И прикрыл глаза, когда понял, что смотрел на них, не мигая. Абараи все ещё не пришел, хотя Бьякуя уже отчетливо чувствовал его духовную силу. И поэтому Кучики позволил себе немножко расслабиться, и – усталость все же взяла своё - неожиданно для себя заснул, уронив голову на грудь.

Бьякуя ещё совсем маленький: руки пухлые, как у младенца, ещё ни разу не держали ни деревянного, ни, тем более, настоящего меча. И живёт он ещё на половине матери. Ему прощают все его шалости, его все балуют и закармливают сладостями. А мать читает ему на ночь красивые сказки и целует в черноволосую макушку. И так тепло и спокойно. Он засыпает у неё на руках.
А с утра его одевают по-взрослому, и приходится стоять, не дергаясь, пока слуга неспешно завязывает пояс и поправляет складки. Страшно шевельнуться: вдруг великолепие хрустящей новой ткани пропадёт. Другой слуга забирает его волосы в высокий хвост, и страшно неуютно – затылок ноет от новой неудобной прически. Но нужно терпеть, если он хочет выглядеть взрослым.
Бьякуя готов, и его выводят во двор, где уже стоят готовые тронуться в путь родители. Отец подзывает Бьякую к себе, улыбается и, похлопав по плечу, говорит, что его сын уже такой большой. Наклоняется к нему и шепчет, что для Бьякуи есть подарок, он ждет его в их тайнике, и пусть он будет небольшой тайной для матери. Отстраняется и подмигивает.
Мать стоит в стороне и чуть качает головой. Её дорожный плащ чуть колышется ветром. Бьякуя робко ступает к ней, тыкается макушкой в подставленную ладонь. И тут же с ужасом осознает, что наделал – он же взрослый! Но никто, кажется, не замечает его оплошности. Мать гладит его по голове, заправляет выбившуюся прядь за ухо и целует в щеку.
Они уезжают, а Бьякуя смотрит им вслед ещё долго, пока кавалькада вообще пропадает из вида. Почему-то, не смотря на свой взрослый вид, он чувствует себя таким маленьким. И, еле сдерживая слезы, позволяет няньке увести себя в дом.
Вечером занятия. Долгие, нудные, неинтересные. И Бьякуя представляет, что мама уже вернулась и что можно будет подбежать к ней, она обнимет и всё-всё станет опять хорошо и спокойно.
Дни идут, а от родителей никаких известий. Пока, наконец, не является дед, которого Бьякуя немного побаивается. Старший Кучики внезапно обнимает внука, а Бьякуе кажется, что он сильно постарел с их последней встречи. И Бьякуя отчего-то сразу понимает, что ни отец, ни мама больше не вернуться.
Сон течёт плавно.
Вот он постарше. Все свободное время Бьякуя отдает тренировкам, и мышцы ноют от перенапряжения. Отцовская катана, которую тот подарил своему сыну при расставании, все ещё тяжёлая для его тонкой руки. Кисти дрожат, и учитель каллиграфии позже делает замечание за небрежные линии, больно хлещёт длинной линейкой по уставшим пальцам: капли туши дождиком рассыпаются на белоснежной бумаге. Глаза слипаются от усталости и недосыпа, но Бьякуя силком заставляет себя после всех дневных тренировок и уроков читать и только потом, ополоснувшись ледяной водой, ложится спать.
Ему снится этот страшно-бесконечный день, полный боли и страха, стремления стать лучше. Снятся заботливые руки, подправляющие одеяло.
А с утра кто-то на цыпочках ходит, задвигает фусума, чтобы яркий солнечный свет не падал ему на глаза. Ходит, напевая под нос песенку, что он слышал давным-давно от детей слуг. И он приоткрывает глаза, сквозь ресницы рассматривая утреннего гостя. Это девочка в простом сером кимоно. Она, присев на корточки, натирает пол. Ее волосы небрежно завязаны в тяжелый узел. Заметив, что он проснулся, девочка замирает и смотрит на него, потом чуть ли не ударяется лбом о пол, резко склоняя голову. И быстрые неразборчивые слова извинений.
Из ее сбивчивой речи Бьякуя ничего не понимает и любуется её простой красотой: широковатые скулы, узкие, с удивительно плавным разрезом глаза, чуть полные тёмные губы.
- …Простите, Кучики-сама, - снова кланяется девочка.
Бьякуя почему-то вспоминает сказки и внезапно решает, что в его комнату заглянул домовой. Он привстает, опираясь руками о футон, щурится от яркого света.
- Привет, - говорит он и, замечая испуг в затравленном взгляде девочки, спешит ее успокоить. – Не бойся, я никому не скажу, что видел тебя. Ты ведь дзасики-вараси?
Наверное, он и сам выглядит донельзя растерянным. Девочка смотрит на него с недоверием и вдруг смеётся в ладошку. Смех у нее тонкий и заразительный, вызывает у Бьякуи редкую для него улыбку.
- Я – Бьякуя, - продолжает он.
А девочка-домовой снова смеётся в кулачок, прихватывает с собой свою тряпку и выбегает в коридор. Силуэт её растворяется в слишком ярком солнечном свете. Фусума, правда, задвинулись за ней с легким скрипом.
Надо встать. Утренний холод уже забрался под одеяло. Бьякуя рывком встаёт, задевая рукой кувшин с водой около футона.
До завтрака ещё далеко, он успеет потренироваться. Руки мелко дрожат, но всякая усталость проходит, стоит взять в руки меч. Тренироваться в одиночестве Бьякуя предпочитает с настоящим. Сталь клинка холодно блестит, но от рукояти идёт тепло. Он размахивается и ударяет наотмашь, со свистом рассекая влажный утренний воздух.
Но сосредоточиться толком не удаётся – все вспоминается утренняя встреча. Бьякуя смахивает со лба пот, смотрит в чистое небо.
Встреча с девочкой-домовым выбивает его из привычной колеи: сразу нахлынули воспоминания о матери, о вечерах, которыми она рассказывала ему, тогда ещё совсем маленькому мальчику, сказки. И эта встреча оставляет чувство чего-то действительно сказочного и чудесного.
Он все хочет увидеться с этим существом снова, и ощущает себя малым ребёнком.
День проходит как обычно. После завтрака – нудные нужные уроки.
Учитель, приглашенный дедом, делает ему замечание: выполненная работа недостаточно аккуратна, - и обвиняет в рассеянности и несобранности. Задает читать вслух, и только потом, прослушав три длинные поэмы, отпускает его.
На улице жарко, так хочется вернуться в прохладные комнаты поместья, но Бьякуя сразу же после обеда спешит во двор, который спешно покидают слуги, знавшие, что хозяин любит одиночество.
Ката даются с трудом. А под конец тренировки приходит дед, смотрит на него и улыбается. Бьякуя знает – Гинрей Кучики видит в нем лишь своего сына, отца Бьякуи. Хотя дрожат руки и болит от напряжения спина, он выпрямляется и машет с удвоенной силой, но только зарабатывает лёгкий одобрительный кивок. Дед подает ему влажное полотенце и треплет волосы.
Вечером Бьякуя открывает книгу. Иероглифы сливаются в ровную непонятную линию, и вместо познавательного текста он рассматривает гравюру.
Из сада доносится детский задорный, знакомый Бьякуе с утра смех. Бросая книгу в сторону, он выбегает на веранду.
По саду бегают двое детишек: мальчик – Бьякуя его знает – это сын кухарки, а за ним давешняя девочка. Она распустила волосы.
- Сестрёнка! – орет мальчишка. – Догоняй…
- Сейчас, братишка, - девочка задыхается, но смеётся.
Им весело.
Из кухни выходит кухарка и дает обоим подзатыльники, загоняет внутрь. Девочка опять смеётся.
Она сейчас точно не похожа на сказочное существо.
И Бьякуя чувствует себя обманутым. Накатывает злость на себя – дал себе поверить в ожившую сказку, - на дочку кухарки, на неизвестно кого.
На ужин он не приходит.
Потому что ему горько видеть деда, да и чувствует рейацу этой кошки Шихоин. Бьякуя сидит за книгой, но не видит ни знака.
Сказок нет. Они умерли вместе с матерью и отцом.
За другой стороной фусума кто-то опускается на колени и просит разрешения войти. Это утренняя девочка. В руках у нее поднос с ужином. Волосы её всё ещё распущены и волной лежат на спине; на щеке свежая царапина.
- Ваш ужин, Кучики-сама, - тихий голос. Так резко контрастирует с задорным смехом.
- Оставь.
Она собирается уходить, как Бьякуя неожиданно для себя просит ее остаться. И почему-то начинает читать ей вслух свою книгу. Девочка слушает, из-под густой чёлки, опущенной на глаза, рассматривая его явно с удивлением и недоверием.
Заканчивается тем, что он, сам не осознавая почему, целует девочку, не отпуская её. И она остаётся с ним на ночь, держит его за руку, пока он засыпает.
А просыпается Бьякуя уже в объятиях Хисаны. Жена спит тихо, лишь положив тоненькую руку ему на грудь. Она так и не научилась спать, не задевая его, как обязывают правила. Однако Бьякуе нравится, что девушка ищет у него защиты. Он лежит и смотрит в горячо любимое лицо.
Она рядом, жива – он чувствует тепло руки и дыхание спящей.
Ему лишь приснилось, что он закрыл ей глаза в последний раз много-много лет назад. Приснились долгие годы одиночества, потому что вот она – спит рядом, неосознанно во сне прижимается к нему. Хисана кажется совсем хрупкой. И сердце щемит от нахлынувшей нежности.
Он помнит, как нашел её. Думал, что уже не верит в чудеса, как встретил Богиню. Совсем как в одной из легенд, когда герой похитил одежду духа, заставил остаться прекрасную девушку вместе с ним и родить ему наследников.
Если всё произошедшее сон, с наследниками они решат вопрос.
Бьякуя наклоняется к ней, легонько касаясь её губ своими, разбудить жену нежным поцелуем. Пусть недопустимо, но никто же не узнает. Хисана, не открывая глаз, отвечает. Странно и совсем на неё не похоже. И он гладит жену по щеке, разрывает поцелуй и трется носом об её…

…И проснулся сам.

На него настороженно смотрел теплыми карими глазами Абараи, которого он схватил за руки. Лейтенант отстранился.
- Вы спали, капитан, я накрыть вас хотел, но вы… - Абараи виновато улыбнулся, - но вы целоваться полезли, вот я и решил…
Бьякуя жестом его остановил, в мешанине образов отлавливая мутные остатки сна, оставившего горький привкус на языке.
Светильники совсем погасли, лишь в одном ещё немного теплился огонек. Ренджи застыл в ожидании, ни словом больше не напоминая, что в своём муторном, затягивающем сне капитан его поцеловал. Кучики с трудом вспомнил, для чего лейтенант тут.
- Что случилось, Ре… - Бьякуя осёкся и быстро поправил сам себя, нечего делать расстояние между ними ещё короче, - лейтенант Абараи?
Шинигами кивнул.
- Приказ генерала, капитан. Ямамото даёт нам миссию. Что-то с Рукией случилось.
В голосе у лейтенанта прозвучало неподдельное беспокойство за судьбу подруги. Бьякуя с секунду размышляет.
- Мои извинения, лейтенант Абараи, что позволил себе немного лишнее. Выходим через полчаса.
Лейтенант горько улыбнулся, кивнул снова, не понимая, что нашло на обычно такого холодного и бесчувственного капитана.
- Да, капитан, через полчаса у ворот.
Ренджи ушел, а Кучики посмотрел на покрывало, которым хотел укрыть его лейтенант. Попытался вспомнить все то, что он видел во сне…
Ничего.

@темы: фанфики

---

[Vibrant Amoeba]

Фандом: Bleach
Автор:  Inserta
Бета:  Фьяна- только вычитка.
Название: Цветение
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: pg-13
Саммари: Укитаке вздумалось женить своего лейтенанта
Комметарий: АУ. Потому что Бья-чан явно не был лейтенантом Укитаке. Стеб: Укитаке поимел в себе черты Хмури из Подвала. Писано немыслимо давно, так что не исключаю оос и прочие ужасти, на самом-то деле. Но раз попросили, запостю сюда начало. Тапкам рады.
Дисклаймер: не мое
Статус: в процессе

Части с первую по седьмую

Часть первая – Хисана

Хисане нравилось смотреть через окно на ослепительно чистые крыши Сейрейтея, на неспешно проходящих по двору шинигами четвертого отряда, на белую башню, возвышавшуюся над всеми строениями, на прозрачное небо, на холм с большим топорищем, внушающим девушке неописуемый ужас. Раны, оставленные пустым, заживали медленно, и у неё было много свободного времени. Медик, что добрая женщина, глава четвертого отряда, приставила к ней, принес пару книг, но девушка даже к ним не прикоснулась, боясь испачкать и, не приведи боги, порвать белые – очень-очень белые - страницы. Время от времени заходила и сама капитан Унохана, справлялась о здоровье.
Через открытое окно Хисана слышала обрывки разговоров, касавшихся непосредственно ее. «Нищенка из Руконгая… слабая… удивительно, что еще жива…» Но это совершенно ее не беспокоило. Она даже думала, что совершенно бессмысленно выжила. Ей стоило бы умереть.
Пару раз она видела из окна того самого шинигами, который уничтожил пустого. Гордая осанка, отчужденное красивое лицо. Медик сказал ей, что это лейтенант и что девушке несказанно повезло, раз он спас её. А после шепотом поведал, что Кучики - имя лейтенанта медик произнес с глубоким уважением и страхом - спрашивался о здоровье госпожи Хисаны. Волнуется, добавил медик с сомнением. Больше эту тему они не поднимали. Пока лейтенант Кучики не появился сам.
Первый раз Кучики пришел к ней спустя неделю. Посидел пару минут, которые прошли в абсолютном молчании, и ушел. Хисана так и не смогла заставить себя сказать ему хоть слово: молодой мужчина внушал ей страх. А после его ухода она долго смотрела на принесенную им веточку сакуры с одним распустившимся цветком и кучей бледно-розовых бутонов. Во второй раз Кучики снова принес веточку сакуры, словно не было ничего другого, что он мог подарить выздоравливающей, но Хисане казалось, лучшего подарка не найти. Девушка решилась его поблагодарить.
- Не стоит, - вежливо добавил Кучики, выпрямившись на неудобном больничном стуле.
Хисана, опустив глаза и сжав кончиками пальцев тонкое одеяло, боялась даже взглянуть на гостя, но и заставить себя отвернуться в сторону она не смогла. Остальные минуты странного свидания прошли в молчании.
После этого молодой шинигами не приходил несколько дней. До Хисаны донеслось пару слухов о ней и Кучики, которые, впрочем, скоро затихли. Сакура завяла, розовые маленькие лепестки облетели с веточек, и медик, долго извиняясь, выкинул их, поставив в вазочку ветку сливы. Он сказал Хисане о скорой выписке. Девушка пробовала поговорить с медиком о родных районах Руконгая, но тот, внезапно замолчав, тихо добавил, что ничего об этом не знает. Вечером же принес ей сверток, на котором каллиграфическим почерком значилось ее имя.
Хисане было страшно разворачивать шуршащую бумагу под пристальным взглядом медика. Ей казалось, что подарки стыдно принимать от незнакомых ей людей. Да и от тех, кого она видела от силы три раза, тоже.
- Открывайте, госпожа Хисана, разворачивайте, - подбодрил ее медик, - я пока за вечерним чаем схожу.
Из свертка Хисана достала богатое кимоно из настоящего темно-синего шелка с вышитыми цветами по подолу, короткое письмо с пожеланиями выздоровления и тяжелый кошель с монетами.
Хисана заплакала, уткнувшись в подарок.

Часть вторая - Бьякуя

Кучики не чувствовал угрызений совести из-за пострадавшей по его вине руконгайки. Главное, он защитил своих людей, уничтожил пустого, в конце концов, вырвал из когтей этого самого пустого беззащитную девушку, спас ей жизнь. И поэтому удивился, когда капитан, спокойно читавший какой-то трактат, поднял голову и спросил его о девушке.
- Никак нет, капитан, я не навещал ее, - четко ответил Кучики, отрываясь от ровного столбца иероглифов.
- Почему, Бьякуя-доно? Мне кажется, ты ей немного должен.
- У меня обратное мнение, капитан, - склонил голову молодой лейтенант, - пострадавшей оказан достаточный уход. Капитан Унохана…
- Девушка оказалась в таком положении из-за твоих действий, Бьякуя-доно, - упрекнул его Укитаке. - На ее месте вполне мог оказаться рядовой или ученик академии. Если бы они пострадали или погибли, это бы тоже была твоя вина. Думаю, тебе стоит хотя бы ее проведать. Пару раз.
- Это приказ, капитан?
- Как считаешь? – Укитаке вернулся к трактату, оставив лейтенанта задумчиво рассматривать сухие цифры отчета.
На следующий день Кучики Бьякуя перед тем, как вернуться в свой отряд, заглянул в четвертый, чувствуя себя глупо и неуместно с веткой сакуры, сорванной по прихоти с дерева в саду. Капитан Унохана понимающе улыбнулась и проводила его до палаты. Но Кучики не знал, что сказать бледной худой девушке, и едва вытерпел пару минут, прежде чем уйти с чувством выполненного долга.
Капитан Укитаке встретил его доброжелательной улыбкой, парой распоряжений и вопросом о здоровье спасенной, при этом он деликатно кашлянув в ладонь. Улыбаться в ответ лейтенант не стал, ограничился стандартным приветствием, задал пару интересующих вопросов по приказам и, в завершении, уже заваривая чай капитану, добавил, что девушка, хоть и слаба, умирать не собирается, а вот самому бы капитану не мешало выпить присланные капитаном Уноханой пилюли. В тринадцатом отряде царило полное взаимопонимание.
Весь день, наблюдая за тренировкой рядовых и позже заполняя форму прошения новой одежды для отряда, Кучики так и не смог выкинуть из головы испуганный, даже затравленный, взгляд девушки. Капитан при виде своего лейтенанта посмеивался, но, к счастью, ничего не говорил. Уже в поместье молодой аристократ решил еще раз наведаться в госпиталь. Почему-то ему хотелось, чтоб девушка, чье имя он так и не узнал, не боялась его, улыбнулась, сама первой начала разговор. Правда, какие общие темы могли быть у них, Кучики не знал.
Девушка при новой встрече робко улыбнулась ему, но в больших грустных глазах Кучики прочитал страх, перечеркнувший все его желание начать разговор. Поэтому на тихое «спасибо» он ответил сдержанно и официально. И, посидев совсем немного, ушел, оставив еще одну веточку с первыми цветами на тумбочке.
Разговоры о них Кучики услышал уже гораздо позже. Совершенно случайно, не задаваясь целью подслушивать. Девушку обвиняли в том, что она его приворотила. А ему досталось за то, что наследник одного из Великих Кланов влюбился в нищенку. Чтобы самому себе доказать абсурдность слухов об его якобы чувствах к руконгайке, Кучики заглянул в госпиталь, справился о здоровье девушки. И совершенно растерялся, когда Унохана попросила его посидеть немного с ней.
- Я спешу, капитан Унохана, как-нибудь в другой раз.
Женщина улыбнулась.
- Берегите себя, лейтенант Кучики.
В отряд Бьякуя возвратился полностью успокоенный, уверенный в своих силах унять сплетников.
- Завтра ее выписывают, - как бы невзначай упомянул Укитаке, стоило Кучики войти в кабинет.
- Это имеет к нам какое-то отношение, капитан? Вот готовые бумаги, подпишите их, пожалуйста. Еще капитан Кьераку прислал вам приглашение.
Укитаке прищурился.
- Никакого, Бьякуя-доно, совершенно никакого. Завари чая.
В приемной два младших офицера исправно били баклуши, обсуждая начальство, но при виде оного встрепенулись, выпрямились. Кучики отправил их во двор тренироваться с новичками.
- А ведь ей и одеть-то нечего, - громко посетовал один, - кончились у девки минуты счастья. Жалко девку-то…
- Тише, - одернул другой, оглядываясь, - лейтенант услышать может. Он же к ней того…
Кучики сделал вид, что не расслышал, но все же от неожиданности просыпал пару чаинок мимо чайника.
- Долго, Бьякуя-доно. Что-то задержало?
- Прошу меня извинить, капитан, такого больше не повториться. Когда мне зайти за подписанными бумагами?
- Да, да, сейчас, сейчас, подожди немного, Бьякуя-доно. Займись пока той стопкой. Нам стоит передать эти бумаги четвертому отряду. Заодно и девушку проведаешь.
Кучики поджал губы, предпочитая промолчать про сегодняшний визит. Впрочем, он был уверен, что капитан и так про все знает.
- Кстати, Бьякуя-доно, - Укитаке прихлебнул чая. – Сделайте госпоже Хисане подарок. Ей понравится.
- Как скажите, капитан.
Бьякуя принял документы, аккуратной стопочкой сложил их на своем столике.
- Какие-нибудь особые пожелания для подарка?
- Подари ей что-нибудь от себя.
Вспомнив потрепанную одежду девушки, когда та убегала от пустого, так внезапно появившегося в Руконгае, Бьякуя незаметно прикусил кончик языка, думая таким образом избавить себя от ненужных волнений. И решил подарить, на его взгляд, самое сейчас девушке необходимое.
- Я распоряжусь о подарке, капитан Укитаке.
Уже только вечером в поместье Кучики вспомнил о наказе капитана. Он точно знал, что подарит Хисане. И, игнорируя возмущенные взгляды своего старого воспитателя, решительно приказал слугам принести синее кимоно из коллекции, что должна была стать собственностью его будущей жены. Жениться он ведь пока не собирался…

Часть третья – Хисана

Хисана надеялась, что её отправят в родной район. Она даже и не думала оставаться в Сейрейтее. Уж все здесь было слишком. Слишком белые стены, слишком яркое солнце. За неимением другой одежды она надела слишком дорогое для нее кимоно, что прислал ей, она догадалась, Кучики. И уж слишком нелепо она в нем выглядела. Но капитан Унохана пригласила её провести немного времени на лечебных источниках, и Хисана не смогла отказать этой милой женщине.
- Вчера лейтенант Кучики заходил, - на прощание сказала она, - просил передать пожелание о вашем скорейшем выздоровлении.
Хисана кивнула, сжала тоненькой рукой кошель.
- Унохана-сан, передайте ему это, - она протянула расшитый мешочек капитану, - я не нуждаюсь в деньгах.
- Вы очень милая девушка, - женщина улыбнулась. – Думаю, вы с ним еще увидитесь: лейтенант Кучики будет сопровождать своего капитана на источники. Капитан Укитаке слаб здоровьем, я ему посоветовала немного отдохнуть.
Хисане показалось, что в Сейрейтее слишком много случайностей.

Часть четвертая – Бьякуя

Сад был чудесный. Четвертый отряд не даром ел свой хлеб, Кучики наградил цветущую сливу долгим изучающим взглядом. Но его поместье все же лучше, решил он, следуя за капитаном в дом.
- Капитан Укитаке, мне сегодня остаться с вами?
- Лучше займись отрядом, Бьякуя-доно, - Укитаке махнул рукой. – На неделе должен быть готов отчет за прошлый квартал. Справишься?
- Да, капитан Укитаке, я могу идти?
- Пока нет. Попроси кого-нибудь принести нам чая.
Бьякуя разыскал рядового четвертого отряда, натиравшего пол веранды. Это еще был совсем мальчишка, и на просьбу сделать чая смутился.
- Принести в комнаты госпожи Хисаны, лейтенант Кучики? – спросил он, вежливо склонив голову перед офицером.
- Чая хочет капитан Укитаке, - сдержанно ответил Бьякуя. – Поспешите, капитан не может долго ждать.
- Конечно, лейтенант.
Мальчишка, оставив тряпку, вбежал в дом. А Бьякуя устало закрыл глаза. Сколько бы он ни пытался оградиться от слухов о себе и девушки, которую он спас, до сих пор каждый шинигами, более или менее знакомый с ним или с ней, спрашивал об их отношениях. Нет, до откровенно нетактичных вопросов не доходило, но случайные оговорки были. Даже, порою, совершенно без злого умысла. И вот, девушка тоже оказалась тут на лечебных источниках четвертого отряда.
Бьякуя понадеялся, что его капитан не узнает о соседстве как можно дольше. Взглянул на сад и заметил тонкую хрупкую фигурку девушки, присевшую на камень рядом с прудом. Хисана была в том самом кимоно, что он подарил, девушка наклонилась, задевая рукавом водную гладь. И Кучики поспешно отвернулся, не желая самому себе признаваться в том, что она его интересует все больше и больше.
Когда он вернулся, парнишка уже принес чай, а капитан Укитаке сидел на подушке и смотрел на распускающийся в чайнике цветок клевера.
- Садись рядом, Бьякуя-доно. Я хочу с тобой о кое-чем поговорить.
- Я внимательно слушаю, капитан Укитаке, - Бьякуя сел рядом, налил чаю капитану и себе.
- На столе в кабинете я оставил несколько документов, я бы хотел, чтоб ты их просмотрел.
- Конечно, капитан Укитаке. Это что-то важное?
На нагретое солнцем дерево веранды села белоглазка, скосила обрамленный белым черный блестящий глаз на мужчин, вспорхнула, испугавшись стука содзу. Бьякуя проводил ее взглядом, отпил горьковатой жидкости.
- Это формы на сдачу экзамена. Думаю, ты уже достиг того уровня, чтобы самому стать капитаном. Ты способен самостоятельно управлять отрядом, Бьякуя-доно.
Бьякуя чуть сжал ребристую поверхность чашки и покачал головой.
- Я так не считаю, капитан. Я пока не достиг совершенства во владении духовным мечом. Если есть возможность, мне бы хотелось повременить с таким важным решением.
- Не настаиваю, Бьякуя-доно. Прошу, - Укитаке тут же сменил тему. – Здесь действительно замечательное место.
Он кивнул в сторону цветущего дерева, мимо которого прошла девушка. Она остановилась, пропустила сквозь пальцы цветущую метелку высокой травы и скрылась за углом.
- Фамильное кимоно Кучики очень хорошо смотрится на госпоже Хисане. Не находишь, Бьякуя-доно? - спросил Укитаке с легкой улыбкой у застывшего лейтенанта. Тому оставалось лишь кивнуть.

Часть пятая – Хисана

Девушке было скучно. Её сопроводили в богатое поместье, построенное на лечебных источниках и окруженное большим пышным садом. Шинигами встретили ее улыбками, радушием и чистой комнатой.
Видимо капитан Унохана строго наказала своим подчиненным не выпускать девушку за территорию поместья, поэтому Хисане разрешили гулять по саду, который она обошла в первый же день. Полюбовалась на карпов в пруду, на цветущую сливу, на набирающие цвет кусты азалии и, устав, посидела в беседке.
Шинигами не докучали ей своим присутствием, и Хисана чувствовала себя одинокой. Обедала она тоже одна. Лишь только к вечеру явился медик и попросил ее выпить лекарство.
Ночью Хисана так и не легла. Она любовалась зарождающейся луной на темном, почти беззвездном небе.
- Госпожа Хисана, - с утра окликнул ее медик, оставил завтрак и, поклонившись, удалился.
Новый день был точной копией предыдущего. Хисана повторила свою прогулку, прихватив с собой томик стихов, большинство из которых она не понимала – они говорили о счастье и спокойствии, о любви и нежности. В беседке она собиралась почитать, но почти сразу же закрыла книгу, пролистав пару страниц.
Поэт говорил о своем умершем ребенке*, и сердце Хисаны сжалось – девушке хотелось плакать. Сколько бы она ни пыталась забыть о маленькой девочке, оставленной на пороге какой-то хижины, несколько строк воскресили в памяти худенькое заплаканное личико младенца, который, наверняка, уже умер от голода и холода, не дождавшись милосердия от жителей Руконгая.
Хисана, неосторожно смяв тонкую бумагу, оставила книгу в беседке и спустилась к пруду, коснулась чистой воды кончиками пальцев. Рукав кимоно намок, но она этого не заметила. Мимо пролетела огромная стрекоза, задевая прозрачными крыльями растрепанные волосы Хисаны, девушка вздрогнула и резко обернулась, чуть не упав с камня, на который присела. Немного успокоившись, она улыбнулась своему отражению и легко спрыгнула с камня.
В саду по-прежнему царила удушающая тишина, даже птицы, казалось, замолкли, хотя стоило Хисане прислушаться, как она различила и чириканье на ветках сливы, и жужжание пчел, и шуршание травы. В глубине сада послышался звонкий стук, какая-то птица слетела с ветки – лепестки сливы окружили девушку и медленно упали на горячую землю. Хисана присела, подобрала один из них. Розоватый лепесток был нежным-нежным и походил на лепестки той сакуры, что девушка получила в подарок от Кучики. Хисана вздохнула.
По словам капитана Уноханы, он должен на днях тут появиться. Хисана не знала, что скажет ему, если встретит. Не знала, как отдаст кошель с деньгами, так оттягивающий карман, и как посмотрит в глаза своему спасителю. В задумчивости Хисана пропустила между пальцами цветущую метелку какой-то травы и свернула с тропинки на лужайку, усыпанную маргаритками. Решившись, пробежала через всю полянку до тропинки, ведущую к главному зданию, и столкнулась нос к носу с высоким шинигами, в котором с некоторым ужасом узнала лейтенанта Кучики.
- Добрый день, господин Кучики, - она опустила глаза, разглядывая свои носки в зеленых пятнах от травы.
- Добрый день, - тот вежливо, но слишком отстраненно поздоровался. В его глазах, как показалось Хисане, мелькнуло неодобрение. Девушка стыдливо попыталась прикрыть мокрые разводы на рукаве. – Вы, надеюсь, окончательно поправились?
Хисана кивнула, вынула из кармана кошель и протянула его Кучики.
- Я очень благодарна за ваши подарки, господин Кучики, но мне не нужно столько денег. Прошу, возьмите их обратно.
Она твердо посмотрела на мужчину, надеясь, что он не заметит, как она дрожит. Кучики, нахмурившись, молчал, словно что-то решая для себя.
- Бьякуя-доно! – кто-то внезапно окликнул его, и Хисана увидела высокого седого мужчину в капитанском хаори. – Я забыл, передай нашему третьему офицеру – пусть проверит… Извините, я помешал? – он посмотрел на Хисану и добро ей улыбнулся.
Кучики медленно и неохотно принял кошель, задевая при этом тонкие пальцы девушки, – та вздрогнула и быстро одернула руку - и, обернувшись к капитану, ответил:
- Нет, не помешали, капитан Укитаке, я позабочусь об этом. Всего доброго.
Седой мужчина махнул ему на прощание рукой, обернулся к замершей девушке.
- Он добрый, не стоит его бояться, - добавил он. – Не желаете пройтись со мной, госпожа…
- Хисана, - робко ответила девушка.
- Госпожа Хисана, приятно познакомиться. Я – Джуширо Укитаке, капитан тринадцатого. Кучики-доно мой лейтенант. Я пил чай, не хотите присоединиться?
Робко кивнув, Хисана незаметно сжала пальцы, которых коснулся Кучики. Они будто горели.
Часть шестая – Бьякуя

Деньги Бьякуя бросил на стол, мешочек звякнул, и пара золотых бляшек выкатилась и упала на пол. Глава Клана Кучики злился. Не сколько на девицу, посмевшую так оскорбить его, сколько на себя. За то, что поддался уговорам капитана и подарил ей фамильное кимоно. За то, что не может забыть, как она в этом самом фамильном кимоно выглядит.
Третий офицер осторожно заглянул в кабинет, поинтересовался, не сделать ли лейтенанту чая, и тенью выскользнул в коридор, не дожидаясь отрицательного ответа. Кучики проводил его сердитым взглядом, сел за стол и, положив аккуратно расшитый шелком мешочек, взял упомянутые капитаном документы. Сверху них капитан прицепил короткую записку с пожеланиями, что Кучики все же просмотрит нужные бумаги и напишет прошение о допуске к экзамену. Бумаги Бьякуя просмотрел и отложил, принимаясь за квартальный отчет, надеясь успокоиться за нудными подсчетами.
В кабинет снова заглянул дежурный, бодро прошелся к столу Кучики и чуть ли не радостно сказал, что господину лейтенанту письмо из поместья – срочно требуют – и протянул свиток, перевязанный ленточкой. Причину такой радости Бьякуя предпочел не знать, поблагодарил офицера и приказал ему распорядиться насчет новой формы, кому она была нужна. Когда тот ушел, Бьякуя устало вздохнул, просмотрел письмо и встал из-за стола, понимая, что больше сегодня он сделать ничего не сможет, закрыл чернильницу крышкой, накинул на плечи теплую накидку – все же ночи еще были холодные – и вышел из кабинета.
До поместья Бьякуя решил пройтись пешком, все равно тетушка, сообщавшая письмом о своем приезде, уже легла спать и поговорит с племянником только завтра утром. А ночное небо с зарождающейся луной такое красивое.
На следующее утро, правда, Кучики появился на территории своего отряда, пребывая в еще более худшем расположении духа. Тетушка разве что не забилась в истерике, когда с утра появившись на завтраке, высказала племяннику все претензии. До нее, видимо, дошли слухи о нем и Хисане.
- Дарить неизвестной руконгайской нищенке фамильные вещи совершенно недопустимо. Что могли подумать люди?
Тетушка, чинная женщина с упрямо поджатыми губами и волосами, туго стянутыми в узел на затылке так, что кожа на висках белела, перевела дыхание.
- Одно только объяснение этому твоему глупому поступку, Кучики Бьякуя, - влюбленность! Но Глава Великого Клана не имеет права тащить в род всякое отребье! Это покачнет авторитет клана Кучики. Разве мало благородных девиц из подчиненных кланов? Или же Глава Клана Шихоин? Бьякуя…
Тот смотрел на тетушку равнодушно, стараясь никоим образом не показать ни одной своей эмоции. По сути, эта строгая высокая женщина оставалась единственным человеком, имеющим право так разговаривать с ним. А вот прислушиваться к ее словам или нет – решать ему.
- Я не собираюсь жениться в скорейшем времени, - ответил он, откладывая в сторону палочки – аппетит пропал окончательно.
- Тебе решать, но подумай о благополучии клана. Тебе надо жениться, но не на руконгайской дряни. Присмотрись к…
Бьякуя кивнул, прекрасно осознавая, что ни к кому присматриваться не будет. Особенно, к капитану второго отряда, помолвку с которой он всеми силами постарался разорвать. Он прослушал, что еще ему советовала тетушка, вспоминая, что квартальный отчет еще не готов, что надо бы отнести документы на подпись капитану. Тетушка под конец своей обвинительной речи всхлипнула, упомянула своего брата и умолкла, выжидательно вглядываясь в лицо племянника, заставляя того ответить ей не так жестко, как ему бы хотелось. Потом она заявила, что дело свое сделала и к вечеру уже уедет.
- В конце концов, Бьякуя, Глава Клана Кучики ты, и ты волен делать, что хочешь. Но я надеюсь на твое благоразумие.
Настроение она испортила надолго…
Как и желание капитана, чтоб он шел на повышение. Впрочем, документы Бьякуя просмотрел основательно. Написать заявку, сдать экзамен и одеть белоснежное хаори с номером отряда.
- Капитан, - Бьякуя положил аккуратно сложенные листики на чайный столик.
Укитаке взглянул на него с укором. Он только что проснулся, и явлению своего лейтенанта, похоже, был совершенно не рад.
- Бьякуя-доно, - все же ответил любезной улыбкой Укитаке, - я ждал тебя только к обеду. Кстати, ты решил насчет того, о чем мы разговаривали вчера?
- Я не собираюсь… - Бьякуя словил очередной недовольный взгляд капитана.
- Твой уровень позволяет тебе управлять отрядом самостоятельно, - Укитаке был тверд. – До моего возвращения, будь добр, напиши это заявление. А сейчас попроси принести чая и завтрак.
- Вас понял, капитан. Подготовить за это время еще и список претендующих на мое место?
- Пока не стоит. Лучше займись расписанием тренировок рядовых. И, - Укитаке улыбнулся, - про чай не забудь.
Завтрак принесли быстро, и Укитаке уговорил его составить ему компанию. Столик шинигами вынесли на веранду. Бьякуя рассматривал просыпающийся сад, пока Укитаке ставил свою печать на бумагах после завтрака. Солнце уже начинало припекать, но Кучики не сдвинулся с места, только прикрыл глаза, замечая, как в сад вышла девушка, одетая в простую юкату. Хисана прошлась к сливе, потянулась за веткой. Бьякуя видел в вороте нежную кожу ее шеи. Подол юкаты приподнялся, обнажая тонкие лодыжки. Уверенная, что ее никто не увидит, Хисана не стеснялась. И даже ни лодыжки, ни голые плечи завлекли Кучики – девушка улыбалась такой открытой улыбкой, что у Кучики сладко заныло в груди.
- Любуешься, Бьякуя-доно? – далекий голос капитана заставил Бьякую оторваться от разглядывания Хисаны.
Кучики несколько потерянно кивнул.
- Я посмотрел документы, Бьякуя-доно, - Укитаке протянул ему бумаги, - хорошо поработал. Госпоже Хисане что-нибудь от тебя передать?
- Нет, ничего, - слишком быстро ответил Кучики.
Укитаке снова растянулся в улыбке:
- Конечно, Бьякуя-доно. Заглянешь сегодня к капитану Унохане.
Бьякую не покидало ощущение, что капитан знает про него все. Даже то, что неизвестно самому Кучики. Покинув лечебные источники четвертого отряда, Бьякуя осознал – он любовался. Любовался девушкой.
И, Бьякуя признал это после некоторого спора с самим собой, хотел её.

Часть седьмая – Хисана

Утро нового дня не принесло никаких изменений. Хисана, не меняя юкату на кимоно, вышла в сад, едва позавтракав. Еще было холодно, хотя солнце уже начинало припекать. Девушка зябко поежилась и улыбнулась: ей не привыкать. В Руконгае не каждый день найдешь, где нормально переночевать и поесть, там по утрам холодно и нет места, где можно было бы согреться.
Всю ночь Хисана думала о сестре. А в короткие часы забытья ей снилось, как они снова встретились. Маленькая девочка весело бегала вокруг Хисаны и просила яблоко в сахаре. Во сне Хисана никогда не отказывала сестренке в этой малой радости.
Проснувшись, девушка долго лежала с закрытыми глазами, мечтая получить возможность отыскать сестру. Хисана понимала, что скоро сказка закончится – ей не позволят остаться в Сейрейтее. Возможно, она окажется в другом, более благоустроенном районе, но точно не тут. Разве так она сможет найти сестру…
Холодный воздух придал ей решимости, она потянулась за веткой с цветами, не замечая, как обнажились ее ноги, а тонкая ткань юкаты соскользнула с плеча. Несколько капель росы упали ей на плечо, девушка вздрогнула, запахнулась и улыбнулась радуге, появившейся в каплях на листьях дерева.
Ее окликнул шинигами четвертого отряда, участливо напомнив ей, что она еще слишком слаба и может заболеть, если будет одета так легко. Пока Хисана, кивая, выслушивала медика, она краем глаза заметила, что к выходу из сада неспешно идет Кучики, на щеках которого играл непонятный девушке румянец.
- И, госпожа Хисана, капитан Укитаке хотел вас пригласить на прогулку, - медик склонил голову.
- Спасибо.
Укитаке, с кем она вчера познакомилась, показался девушке величественным и строгим человеком, но с Хисаной он был добр и мягок, что она, не раздумывая, согласилась.
- Доброе утро, - он вежливо склонил голову перед ней, и Хисане стало немного неловко за потертую одежду, что ей пришлось одеть вместо замаранного вчера кимоно, за взлохмаченные волосы, за то, что этот аристократ приветствует ее как равную. – Как самочувствие?
Вместо ответа девушка кивнула, опустила глаза на свои носки.
- Спасибо, хорошо, Укитаке-сан.
- Тогда пройдемся вдоль озера. Тут неподалеку.
- Но, Укитаке-сан, - Хисана моргнула, - стражники меня не выпускают из поместья.
- Я договорюсь, - мягко улыбнулся мужчина.
Хисана пошла за ним, склонив голову.
- Мой лейтенант интересовался Вами, госпожа Хисана, - как бы невзначай упомянул Укитаке, когда они оказались около озера.
- Да?
Хисана вздрогнула, вспомнила молодое лицо Кучики.
- Он очень серьезный молодой человек.
- Боюсь, Укитаке-сан, мне это не интересно, - нашлась девушка. – Скоро я окажусь снова в Руконгае, и наши с ним пути больше не пересекутся.
Укитаке сел на нагретый солнцем камень, пригласил ее сесть рядом.
- У вас есть какое-то дело в Руконгае?
- А разве мне разрешат остаться в Сейрейтее? Силы у меня нет.
- Смотря кто попросит.
- И в действительности у меня есть дело, - девушка сорвала травинку. – Моя сестра осталась там.
- Сестра?
- Да, - Хисана кивнула и нахмурилась, решая, можно ли довериться этому шинигами и рассказать о маленькой девочке. – Мне надо ее найти.
- Поиски лучше вести из Сейрейтея.
- Разве?
- В любом случае аристократы могут сделать многое.
Хисана это знала, но не понимала намеков Укитаке, поэтому промолчала. Шинигами же задумчиво посмотрел на утку, которая звала своих утят спуститься к озеру.
- Госпожа Хисана, - наконец спросил он, - если Кучики-доно попросит вас стать его женой, вы откажетесь?
- Такого не будет, - уверенно возразила девушка, - он все же из Великого Клана. Вы же сами это мне говорили. Ему нет дела до меня.
Она словила лукавую улыбку мужчины, покраснела, отвернулась от него.
- Вы ошибаетесь, госпожа Хисана, - укорил ее он. – Я уверен, что рано или поздно Кучики Бьякуя придет к решению сделать вас частью клана.
Хисана молчала долго, надеясь, что Укитаке не ждет от нее ответа, но потом все же робко сказала:
- Я откажу ему, Укитаке-сан. Я недостойна его.
- Мальчик нуждается в вас, госпожа Хисана.
- Я не люблю его, - выпалила Хисана и снова пристыжено примолкла.
Шинигами вздохнул.
- Разве? – тихо спросил он ее и, меняя тему, предложил. – Давайте вернемся, поднимается холодный ветер.
Хисана не знала, рада ли она, что тяжелый для нее разговор Укитаке закончил сам, так и не добившись от нее того, чего он хотел. Или добился, но девушка не понимала истинных целей шинигами. Она не верила словам Укитаке. Слишком уж фантастично звучало, что Глава одного из Великих Кланов, аристократ, нуждается в ней, простой оборванке, которая нормально жить-то не умеет – вечно с ней что-нибудь случается. Да и не позволят ему сделать такой отчаянный шаг. Наверняка, у Кучики Бьякуи есть невеста, не менее знатная, чем он сам. Но… это действительно могло бы ей помочь найти маленькую Рукию, не позволить ей больше голодать, вывести ее в люди, дать достойное образование – все то, чего сама Хисана была лишена.
Девушка взглянула на идущего впереди мужчину. И уже возле ворот сада, она окликнула его и, смотря прямо в глаза Укитаке, сказала:
- Укитаке-сан, если он попросит, - Хисана запнулась, но быстро поправилась, - если Кучики-сан попросит меня стать его женой, я подумаю над вашими словами.

@темы: фанфики

---

Два микрофика :)

[Pixie.]

Оба для замечательной  плохой я адвокат

Название: Цветок в волосах
Автор: Pixie.
Бета: нет
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Жанр: флаффффнейший флафф

Саммари: по заявке: Т 1500-0311, Бьякуя/Хисана, цветок в волосах, NH, IC! и по арту
(с) HerbstRegen

Предупреждение: Флафф!
Размер: микро
Статус: Закончен

674 слова))

Мягкая трава пахла весной, беспричинной, кружащей голову радостью и терпкой, вяжущей губы надеждой. Летнее солнце щекотало макушку озорными лучами. Ветер перебирал волосы невесомыми прикосновениями, однако Бьякуя хотел бы ощутить не эти призрачные касания, а живые, теплые руки той, что была сейчас рядом.
- Тут так хорошо, Бьякуя-сама! - Хисана сидела рядом с мужем на его расстеленном верхнем косодэ и жмурилась от яркого солнечного света, но отодвинуться в тень большого развесистого дерева не спешила.
Бьякуя тихо вздохнул. Невысказанные слова жены были и так ясны, да он и сам был рад, что они с Хисаной выбрались сюда, на маленькую уютную полянку в одном из первых районов Руконгая. В саду поместья Кучики уединиться было невозможно - за главой клана и его молодой женой постоянно наблюдали чужие глаза. Сам Бьякуя давно привык к подобному, не зря его с детства воспитывали спокойно чувствовать себя под градом бьющих в спину взглядов, ведь наследник всегда был в центре внимания. Зато как приятно было видеть недовольно поджатые губы и слышать осуждающие шепотки любопытствующих наблюдателей. Отчасти поэтому маленький Бьякуя часто озорничал вовсю, чувствуя себя при этом себя свободным. Однако Хисана слишком волновалась из-за этих вечно торчащих где-то поблизости стервятников, и князь не мог позволить, чтобы его жена постоянно переживала, оттого старался гулять с ней подальше от поместья, как только появлялось время.
С тех пор, как Бьякуя ощутил на плечах тяжесть Гинпаку, многое изменилось, но сейчас, рядом с Хисаной, ему хотелось снова вкусить ярких детских безрассудств и шалостей, заставляющих сердце стучать быстрее, а губы складываться в озорную усмешку.
Хисана заметила его улыбку и почему-то покраснела.
- Что? - Кучики чуть нахмурился непонимающе, но девушка тихо проговорила:
- У вас такая красивая улыбка, Бьякуя-сама, - и спрятала лицо в ладонях.
Он зажмурился на миг, чтобы не спугнуть перехватившее дыхание счастье, а потом крепко обнял жену, осторожно отвел ее руки от лица, покрыл горячими поцелуями покрасневшие от смущения щеки, дрожащие веки и жарко прошептал на ухо:
- Ты... Ты самая красивая... Хисана...
Дыхание совсем сбилось, когда девушка прижалась к нему и сама потянулась к губам. Бьякуя успел подумать, что косодэ, должно быть, слишком маленькое, а весенняя земля все еще довольно холодная, и Хисана может простудиться, но быстро решил, что он не позволит любимой замерзнуть...

Хисана с серьезным видом завязывала оби на косодэ мужа, а Бьякуя, ощущая легкие прикосновения ее пальчиков, ловил себя на мысли, что позволять жене одевать себя - не самая лучшая идея, и они могут остаться на гостеприимной руконгайской полянке еще на неопределенный срок. Тем временем девушка закончила с узлом, внимательно осмотрела Бьякую с ног до головы и принялась приглаживать его растрепавшиеся волосы. Он ловил ее руки и целовал то пальцы, то маленькие ладошки, никак не давая Хисане закончить приводить в порядок внешний вид князя Кучики.
- Бьякуя-сама! - чуть обиженно воскликнула девушка и получила в ответ послушно склоненную черноволосую голову.
Хисана на миг задумалась, а потом сорвала растущий рядом цветок и заложила его за ухо Бьякуи. Критически осмотрела полученный результат и улыбнулась. Муж, сдвинув брови, осторожно потрогал хрупкие лепестки и вопросительно взглянул на нее.
Хисана смотрела восхищенно. В черных, словно вороново крыло, волосах цветок выглядел сказочным украшением. А сам Бьякуя - не главой клана, один лишь взгляд которого приводит в трепет бывалых воинов, а юным шинигами из знатной семьи, мысли которого заняты отнюдь не только бесконечными, отнимающими все силы делами, но и куда более приятными вещами, вроде вечерних прогулок в хорошей компании, красивой музыки, вечеров у котацу с хорошей книгой.
- Не хуже кенсейкана? - спросил князь, не сдерживая улыбки, и Хисана кивнула.
- Кучики-сама! Кучики-сама! - на краю поляны показалась чья-то фигура, видимо, кого-то из слуг, сумевших отыскать господина и в Руконгае. - Простите, Кучики-сама. Вы срочно нужны в поместье! Управляющий не смог разобраться с какими-то бумагами...
Бьякуя встал, поправил Гинпаку и направился к приближающемуся человеку. Хисана заметила, как погасли глаза мужа, из них исчез даже намек на мягкость, губы стали жесткими и неулыбчивыми, а брови нахмурились.
Пройдя несколько шагов, Бьякуя понял, что так и не вытащил цветок из волос, но только легонько усмехнулся про себя и пошел дальше, к согнувшемуся в поклоне слуге.
В конце концов, стоит ли стыдиться своего счастья?


Автор: Pixie.
Бета: нет
Рейтинг: PG
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Жанр: General/Drama и немножко Romance
Саммари: по заявке: Т10-73 Бьякуя/Хисана. "То. что говорит этот человек - правда?"

Размер: микро
Статус: Закончен

Автор предупреждает: штампы!
И да, POV Бьякуи.

1046 слов.

К патрулям по Инузури и прочим дальним районам Руконгая Бьякуя всегда относился, как к необходимой, но достаточно обременительной процедуре, с которой, тем не менее, нужно смириться. Обычно он старался поменьше обращать внимание на происходящее рядом - жизнь здесь была слишком чужой и далекой от привычного размеренного, сытого и спокойного течения событий в Сейрейтее; однако в этот раз взгляд лейтенанта шестого отряда случайно зацепился за высокого, грузного, хорошо одетого мужчину, явно не из богами забытого Инузури. Он силком тащил за собой... Бьякуя сначала подумал, что эта худая фигурка в ужасном бесформенном тряпье принадлежит мальчишке-подростку, и лишь присмотревшись, понял, что на самом деле это девушка, а потом услышал ее тихий перепуганный, полный слез голос:
- Не надо! Господин, умоляю вас, пожалуйста, не надо! Господин...
Бьякуя шагнул вперед. Он и сам не понимал, зачем делает это, но что-то в жалобных интонациях испуганной оборванки затронуло его. У главы клана часто просили что-нибудь, умоляли, пытались воззвать к жалости различными способами, однако непреклонности Бьякую учил дед, и потому молодой князь умел закрыть сердце, когда это было необходимо. Здесь же... Что-то было не так.
- Господин шинигами! - поклонился толстяк, увидев его, и Кучики заметил, что кимоно на мужчине дорогое, а за поясом висит вакидзаси. - Простите, что случайно отвлекли вас от дел. Поверьте, это не стоит вашего внимания. Эта женщина меня обокрала! Заколки, которые я так долго искал для своей жены, с кораллами. Они стоили целых два рё и...
Толстяк запнулся, споткнувшись о взгляд Бьякуи. Кучики посмотрел на девушку, которая больше не пыталась вырваться.
- То, что говорит этот человек - правда? - спросил он.
Нищенка целое мгновение не решалась поднять глаз, видимо, испугавшись черной формы шинигами, но когда, наконец, вскинула голову, то посмотрела прямо в лицо Бьякуи. Глаза у нее были огромные, темно-синие, цвета сумеречного неба и спелых слив, и, вопреки ожиданиям, Кучики не смог разглядеть в них того, что ожидал - скрываемую ложь. Лишь обреченность, страх и... появившееся через миг благоговение. Так смотрит избитая собака на хозяина. Не просит о жалости, а покорно ждет. Пускай и удара.
Тихий голос почти слился с прошелестевшими по земле сухими листьями.
- Нет, господин шинигами. Я не виновата...
- Врет она! - тут же взвился мужчина, встряхивая девушку. - Украла, а теперь еще и нагло врет!
Бьякуя усмехнулся про себя. Распознавать неправду он научился не так уж плохо.
- Если она украла заколки, почему же вы просто не заберете их у нее? - спокойно поинтересовался Кучики.
Толстяк недобро взглянул на него, но тут же стушевался, увидев чуть прищурившиеся глаза лейтенанта.
- Эта дрянь уже успела передать их кому-то из своих дружков, такому же отродью, - с легким вызовом ответил мужчина. - Я имею право требовать с нее плату...
Бьякуя прекрасно видел, с каким вожделением мужчина посматривал в вырез старой юкаты девушки, как крепко, до синяков, сжимал ее плечи и неосознанно, едва заметно поглаживал толстыми пальцами ее ключицу. Кучики стало противно, губы сами чуть скривились презрительно. В Сейрейтее ли, в Руконгае ли - справедливость едина для всех.
- Осквернять слова ложью не достойно мужчины, - в словах и голосе Бьякуи сквозило уже неприкрытое пренебрежение, и незнакомец напрягся. - Кто-нибудь видел, как эта женщина передавала ваши заколки кому-то? - продолжал допытываться Бьякуя.
Мужчина взглянул на него, как на ненормального, и позволил себе чуть усмехнуться.
- Это Инузури, господин шинигами, здесь каждый сам выживает и не лезет в чужие проблемы. Тут есть только одна правда - правда сильного. Эта женщина украла мои заколки с жемчугом, и я требую с нее плату.
- С жемчугом? - поднял брови Кучики, не скрывая омерзения. - Они же были с кораллами.
- А? - переспросил толстяк, и, поняв, что Бьякуя имеет в виду, быстро отступил на шаг, увлекая за собой девушку. Посмотрел на Кучики мутными глазами и набычился. - Не нужно вам лезть в это, господин шинигами. - Добавлять в голос угрозу он не решился - то ли заметил лейтенантский шеврон, то ли просто справедливо побаивался вооруженного человека.
- Вот как... - медленно проговорил Бьякуя, легко провел пальцами по рукояти Сенбонзакуры и бросил резко, делая шаг вперед: - Отойди от нее!
Ума у толстяка оказалось ни на грош - он додумался потянуться к вакидзаси.
Небольшого удара высвобожденной рейацу оказалось достаточно - мужчина пошатнулся, ошалело захлопал глазами и бросился наутек.
Бьякуя равнодушно смотрел ему вслед и не сразу понял, что рядом так и осталась маленькая нищенка, которая согнулась в низком поклоне и что-то чуть слышно говорила.
"Благодарит", - отстраненно подумал Кучики. К благодарностям он тоже привык, поэтому не удивился. Но когда девушка быстро прикоснулась к рукаву его косодэ, словно желая убедиться в том, что спасший ее шинигами реален, не смог удержать изумленного вздоха.
И лишь тогда взглянул на нищенку внимательнее, да так и замер, потерявшись в ее грустной улыбке сквозь бегущие по щекам слезы.
- Спасибо вам, господин шинигами, спасибо, - одними губами повторяла она, и Бьякуе почему-то казалось, что это признательность не только за то, что он не прошел мимо, но и за нечто иное. Словно своим поступком Бьякуя, сам того не ведая, подарил девушке... надежду? Веру?
Глупости, он просто слишком задержался здесь, в Инузури.
- Не благодари меня, - зачем-то сказал он и, развернувшись, пошел прочь.
Шагать вперед почему-то было тяжело, будто Бьякуя не заметил, как накинули на него невидимую петлю бакудо.
Он привык доводить все дела до конца - так велел долг. И раз уж имел неосторожность вмешаться в ситуацию, следовало проследить за ее завершением. Поэтому Бьякуя все-таки оглянулся, прикрываясь необходимостью убедиться, что все в порядке.
Девушка стояла на том же месте, опустив плечи, тщетно пытаясь закутаться в тряпку, которая когда-то давно была шерстяным хаори, зябко переступала по земле ногами в истоптанных дзори. Попыталась согреть лицо, подышав в ладони, и не заметила, что оказалась на пути быстро несущегося на нее рикши...
…Выдохнул Бьякуя, только когда вышел из шунпо в стороне от дороги, и почувствовал, что к нему прижимается худое тело нищенки, которую он сам крепко держит за плечи.
- Пойдешь со мной, - не терпящим возражений тоном заявил он, мысленно изумляясь самому себе, и добавил, чтобы не напугать девушку: - Будешь работать у меня... Как тебя зовут?
Она улыбнулась. Мягко, открыто, благодарно, но почему-то печально.
- Хисана, господин шинигами.
Кучики молча кивнул, не спеша называть свое имя. Она и так все поймет, едва они приблизятся к особняку.
Одно Бьякуя знал наверняка - он хочет стереть эту печаль из улыбки Хисаны. И долг, кажется, не имел к этому желанию никакого отношения.

@темы: фанфики

---

Фотография на память; Часть 2. СВЕТ ПАМЯТИ

[crazy belka28]

Бета:  bezjalosny_fossy
Пейринг: Бьякуя/Хисана, Урахара/Йоруичи, Сенбонзакура/Содэ но Шираюки *не убивайте аффтара, он сам))))*
Жанр: драма/экшн
Диклаймер: всех героев придумал Кубо, остальное – плод моей больной фантазии
Саммари: Когда весь мир (вернее — все миры) против вас двоих, остается одно — любить
Комментарии: действия фика — AU по отношению к филлерам о восстании занпакто. Возможен ООС героев.
Благодарности:
Дорогой  Чероки Иче за желание сотрудничать и помощь в поиске обоснуев
Милой  Pixie. за веру в меня :-*
И конечно же моей несравненной бете за качественный и очень душевный таппинг. Спасибо, дорогая, без тебя этот фик был ООСнее и безобоснуйнее
Размер: макси
Статус: не закончен

По-прежнему посвящается Пикси ))))

Мое имя — Стершийся Иероглиф,
Мои одежды залатаны ветром…
Что несу я в зажатых ладонях,
меня не спросят и я не отвечу.
Эдмунд Шклярский
«Иероглиф»

Когда-то я был королём,
А ты была королевой.
Но тень легла на струну,
И оборвалась струна.
И от святой стороны
Нам ничего не досталось,
Кроме последней любви
И золотого пятна.
Илья Кормильцев
«Золотое пятно»

Пролог

Пролог

Бьется, выскальзывая из рук, банка. Бьется — среди осколков — золотая рыбка. Бьется в голове одинокое: «Кто я?».

«Ты ненормальная», — сказал Йокиро, уходя навсегда.

«Нет, ты точно с приветом», — зло бросила вечно добрая Юми, в очередной раз проиграв ее депрессии.

Девушка кутается в пальто и жалеет рыбку. Но больше — себя: снова одна.

Холодно. Бесцветно. Солнце каждый день вычеркивает себя из истории этого города. Даже листопад нынче серый. Деревья тоже тоскуют, а цвет осени — оттенки их чувств. Только сны еще разноцветные. И замершее на фотографиях лето. Всеравношность — страшнее смерти.

Она переступает через осколки и умирающую рыбку, бредет по улице, пряча в потайные карманы души досаду и горечь. Ей ведь все равно… Это лучшая пилюля от постоянной тревоги. По ночам есть принц. А днем — ни друзей, ни парня. А в голове — дребедень и софистика: разве двое меньше одного, или один больше двух? Ценность потерь. Значимость приобретений. Иллюзия вместо реальности. Сон вместо любви…

Пусто… Хочется пропеть это слово по нотам. Звуки бы заполнили мир… Интересно, нормально ли прийти к психиатру и сказать: «Доктор, когда я защищаю дорогого мне призрака, у меня вырастают крылья. Ну, знаете, большие такие, светящиеся»?.. Вот-вот. Самой смешно. До слез.

В аниме это всегда так красиво. Там можно. И в кино про супергероев — можно. А в жизни, оказывается, нельзя.

Земля отомстит, если человек вздумает оторваться от нее. Притянет и ткнет в действительность. Например, в вывеску «Банкрот» на фотосалоне, где ты работаешь. И разобьет твое лекарство от тоски…

Прощальные стихи
На веере хотел я написать, —
В руке сломался он.

Задевает ногой горку листьев: даже шелест у этой листвы одноцветный.

Как теперь быть с работой? Сбережений немного, но если не тратить их на золотых рыбок, на пару месяцев хватит. Непривычно думать о деньгах. Наверное, так и взрослеют…

У двери квартиры ее встречает кошка. Та самая, черная, что уже несколько месяцев бесцеремонно заглядывает в ее жизнь. Раньше она ограничивалась окном, а сейчас — так и норовит в гости. Хисана не возражает, пропускает внутрь — кошки к добру.

Гостья внимательно следит за тем, как хозяйка вешает пальто. И слушает Хисанины извинения: «Прости, еды нет. Совсем».

— Да ладно, — говорит кошка, и Хисана медленно сползает по стене. На ощупь, чтобы не видеть это странное создание, ищет телефон. Натыкается на руку — теплую, человеческую. Поднимает голову — над ней склоняется красивая обнаженная женщина. Это последнее, что Хисана осознает реально, потом — благостные объятия небытия.

***

— … Ангел пробудился! — Джордж Хендрикс так давно ждал этих слов. И сейчас его синие глаза хищно поблескивают: дичь попала в его силки.

— Спасибо, Томоко. Центр не зря поручил это дело тебе… Я доложу начальству о твоем усердии.

В трубке — горечь смеха:

— Зачем? Я ведь делаю это не за вознаграждение. Ты так и не понял…

Не понял, потому что уже досадует на затянувшийся разговор: нужно скорее звонить в аэропорт, заказывать билеты в Японию.

— Глупый… — констатирует собеседница и первой бросает трубку.

И он облегченно выдыхает:

— Ну, наконец… — и вызывает секретаря: — Эшли, вы, кажется, на днях хотели суши? Радуйтесь — мы летим на их родину: заказывайте билеты!

Глава 1. Запах тайны

Глава 1. Запах тайны

Тайны, обычно, пыльные. Или кровавые. Иногда — хрупкие, с болезненным ароматом засушенного между страницами цветка. Еще бывают неразгаданные, мучающие. Они прячутся в молчании книг. Но их всегда можно распознать по запаху. Книги источают запах тайн, и он привлекает людей, как цветущий луг — пчел. А книги молчат и благоухают тайнами. И помнят. Стареют, рвутся, горят и возрождаются из пепла. Им нельзя умирать — они ответственны за память.

На охоту за тайнами люди ходят ночью. И лучше всего ловить секреты в обиталище книг. Он всегда волнуется, переступая порог библиотеки. Вот и сегодня — замирает у бесконечных полок: у него сложные отношения с книгами.

Дедушка Гинрей делил книги на нужные и неважные.

— Подрастешь, прочтешь «Кодзики» ¹, — говорил он, пряча сборник мифов на самую дальнюю полку. — А сейчас тебе куда больше подобает читать «Энгисики» ² .

Однако обязательная книга была постылой, а спрятанная — манила к себе чудесным ароматом волшебства. И мальчику казалось: стоит взять ее — и, стирая эту реальность, раскинется удивительный сказочный мир, польется неторопливая древняя легенда, зазвучит героическая песнь…

Дезориентировать учителя по каллиграфии несложно: ах — и тушь проливается на новое кимоно сэнсэя. И пока тот кричит и причитает — вот же павлин! — можно убежать. Бьякуя довольно улыбается, ведь его шунпо самое быстрое после дедушкиного. Но дедушки сейчас нет… Свобода!.. Особенно весело оттачивать технику «мгновенного шага», досаждая слугам: они так смешно всплескивают руками, когда отпрыск великого клана исчезает прямо на глазах… И только звонкий мальчишеский смех рассыпается серебряной пылью…

Когда прислуга добирается до библиотеки, нарушителя спокойствия там уже нет. И только ветер, колыхнувший одежду, — знак того, что юный проказник проносится мимо…

Желанная книга — подмышкой. И он знает, где может спокойно прочесть ее. В каждом богатом имении есть такие особые комнаты, комнаты-старьевщицы. С полинявшими ширмами, погнутыми бронзовыми кувшинами, разбитыми хибати ³, поломанными амадо ⁴ , полуистлевшими хатами ⁵ . Почему люди не выбрасывают старые вещи? Может, потому, что они помогают помнить. Такие помещения часто облюбовывают дзасики-вараси ⁶ . Здесь страшно и весело. Прячущаяся за паутинными занавесями тайна будоражит кровь. Так и кажется: упадет к ногам сломанный веер, и мелькнет в дрожащем мареве лета юрэй ⁷ — неизбежный спутник богатства и власти.

Мальчик складывает руки, кланяется и просит духов проявить милосердие и не пугать:

— На Обон я обязательно принесу вам красных бобов, — обещает он. И во вздохах притаившегося здесь шалуна-ветерка ему слышится шепот одобрения. Ободренный, он забирается на ворох циновок, устраивается поудобнее, сминая и пачкая нарядные лиловые одежды. Открывает книгу, и через мгновение строчки и иероглифы исчезают — через пространство и время он несется прямо в мир Великих Ками.

Звенит, завораживая, старинное предание, наполняя душу восторгом и священным трепетом. Боги любят — создаются миры, ссорятся — и погибает жизнь. Он даже зажмуривается, ибо сыплются искры от распри Аматэрасу ⁸ и Сусаноо ⁹ . А потом — негодует. Ведь крылатая богиня солнца ¹⁰ прячется в гроте, испугавшись выходок своего буйного брата. И Вселенную окутывает мрак. И леденит кровь вой разбушевавшихся демонов: «… тут голоса множества злых богов, как летние мухи жужжанием все наполнили, всюду беды произошли»…

— Вот ты где, — возмущенный голос дедушки Гинрея вырывает мальчика из объятий сказки. Конечно же, вернувшийся дед без труда находит нарушителя — ведь Бьякуя еще плохо скрывает свою рейацу. Мальчишка вскакивает и испуганно отряхивает одежду: этот тихий строгий дедушкин голос — предвестник бури.

— Дай сюда эту книгу. — Мальчик безропотно повинуется. — Это она помешала тебе заниматься?

— Д-да, — признается Бьякуя.

Дедушка не кричит: разве можно повышать голос на того, кем ты должен гордиться? Но разочарование в его глазах — больнее оскорблений.

— Раз так, значит, я ее накажу, — произносит Гинрей и вырывает страницы с полюбившейся легендой. Миг — и белыми мотыльками к ногам Бьякуи летят обрывки сказки…

Дедушка поворачивается и уходит. За ним следует довольный сэнсэй.

А Бьякуя остается наедине с раненной книгой, не смея пожалеть или заплакать…

Конечно, потом он прочел «Кодзики» от корки до корки. Но никогда больше строчки не оживали перед ним — боги не торопились прощать… Поэтому он четко знает, сколько должно быть чайных чашек на столе, когда приезжает в гости незамужняя тетушка Сайюри. Он никогда не ошибается в том, как рассаживать родичей во время празднеств и помнит, к кому через какой постфикс обращаться. Разбуженный ночью, он без запинки процитирует все пункты устава Готей 13. Но он понятия не имеет, о чем разговаривать с книгами… Вольными. Ничьими. Горделивыми.

Вот и сейчас — будто он все тот же мальчишка — его охватывает трепет при виде тысяч непрочитанных книг: здесь, в библиотеке Сейрейтея их ни на одну шинигамскую жизнь. Чуть вздрагивающими пальцами Кучики касается корешков, просительно ласкает: «Пожалуйста». Библиотечный каталог — карта без неоткрытых земель. А ему так нужно узнать, откуда у людей крылья?

— Молчат, да?

Бьякуя вздрагивает: занятый уговорами книг, он не замечает, как некто подкрадывается к нему, хлюпая по лужам его растерянности. Оборачивается и поднимает чочин, чтобы лучше разглядеть потревожившего его. Маленький, сгорбленный, серый, не человек — тень. В невообразимой мешковатой хламиде. В его голосе — пыль, а в глазах — пепел воспоминаний. И, кажется, совсем не смущен тем, что его пристально рассматривают.

— Я здешний хранитель, — незнакомец возвращает изучающий взгляд. — Могу ли я вам чем-то служить, господин Кучики?

Что здесь делает этот человек, у него же совершенно нет рейацу? И от одного его вида накатывает неконтролируемое омерзение. Это помогает вернуться и, смерив наглеца (это убожество даже не поклонилось!) презрительным взглядом, холодно проговорить:

— Я никогда раньше тебя здесь не видел.

— Вы просто не замечали меня, — отвечает тот, испытывающе и без страха глядя на Бьякую. — Таких, как я, никто не замечает. Зато Хаиро всех видит, — хитрый взгляд из-под густых бровей: — Вот вы, например, ищете нечто важное. Вы не хотите, чтобы об этом узнал кто-то еще. Исподволь наводите справки. Так ведь, Кучики-сама?

Крысёныш. Рука сама тянется к Сенбонзакуре. Но тут — оживают книги: они волнуются, шепчут, шикают: «Не оскверни. Не смей». Стоит ошарашенный: книги и впрямь заговорили, или он сходит с ума? Оглядывается по сторонам. Но лишь неровный отсвет фонаря змеится белой лентой иттан-момэна ¹¹.

Хранитель самодовольно ухмыляется. Потом, будто мгновенно потеряв интерес, переводит взгляд на книжные полки: благодарит. Продолжает спокойно, и даже с некоторым осознанием своего превосходства — словно, маг, заклинающий книги:

— Почему никто никогда не слушает Хаиро? Почему все хотят его убить? Хаиро никому не желает плохого, — жалуется он своим бумажным собеседникам. Бьякуя начинает закипать: что за спектакль?! — Люди просто боятся Хаиро. И книг они тоже боятся. Люди вырывают книгам языки и стирают им память.

Бьякуя бережно ставит фонарь и, одарив библиотекаря взглядом, от которого тот испуганно вживается в стеллаж, произносит обманчиво-ласково:

— Что за представление ты устроил? Ты знаешь, какая информация мне нужна! Отвечай, где ее найти!?

— А нельзя ли повежливее, — испуганно отвечает тот. Бьякуя отступает на шаг, и Хранитель вздыхает свободнее. Затем, хмыкнув, продолжает как ни в чем не бывало:

— Информация стоит дорого, господин Кучики. А вы же не станете марать руки, добывая ее иным способом?

Взгляд Бьякуи красноречиво говорит: не стану.

— Хотя стоило бы, наверно, показать тебе, ничтожество, что случается с негодяями, вознамерившимися напасть на аристократа! — загнав свое негодование поглубже, холодно говорит Кучики.

— Угрозы, как и крик, признак слабости, — хранитель поднимается и расставляет упавшие книги. — Но раз вы так хотите знать, — а я всегда ценил в людях тягу к знаниям — я вам скажу: то, что вас интересует, есть у Хранителей Памяти. Говорят, они слуги самого Микуратанано-но ками ¹². Ходят легенды, что они пишут Великие Книги Жизни, в которых — вся история подлунного мира. В Зале Воспоминаний, где лежат эти книги, всегда звучит Песнь Сердец… Наверняка, там есть записи и о Крылатых …

Голос шелестит, обволакивает, завораживает. В воздухе пахнет древней тайной. И уже все равно, что кто-то посторонний прочел то, что спрятано глубоко в душе.

— Хранители Памяти?.. — эхом повторят Бьякуя, чувствуя, как сердце пропускает удары. — Ты знаешь, как их найти?? Я заплачу любую цену.

Библиотекарь хрипло смеется.

— Даже если и знаю, вам все равно не попасть туда.

— Почему?

— Мир Великих Ками закрыт для богов смерти. Вы для них — лишь обслуга. Только избранные Крылатыми Хранительницами шинигами могут попасть туда.

— Избранные… Крылатыми… — библиотека исчезает во всполохе воспоминания: перед глазами трепещут ее крылья… И, мысленно улыбнувшись, он произносит: — Я везучий.

— Это еще не все. Чтобы увидеть Хранителей, нужно пройти Пустыню Смирения, Грот Страха и Зал Воспоминаний. И получить три раны — гордости, тела, души.

— На полпути не сворачивают.

— Вижу, вы упрямы, — ухмыляется Хаиро. — И бесстрашны. Что ж, это заслуживает поощрения. Встретимся завтра, в лесу, на границе ваших владений. — Библиотекарь отступает в темноту и бросает оттуда вместо прощанья: — И на будущее — не бросайтесь словами. Мрак хищен и в сговоре с коварством. И однажды у вас действительно могут потребовать любую цену, — говорит и исчезает, будто он — дух книг: ни шороха шагов, ни шелеста одежд… Только сладковато-горький запах тайны…

***

Лес просыпается и приветствует солнце птичьим щебетом. Умывается росой и журчанием ручья. Обтирается полотенцем зари. И становится золотисто-алым. Осень в этом году щедра на краски и скупа на дожди. Лес рад молодому шинигами, который, щурясь, любуется небесными переливами. Лазурь и пурпур, золото и киноварь. Ярко, но ничуть не вульгарно. У природы удивительное чувство меры. Лес любит странников, и поэтому ластится к ногам мужчины тропинкой, устеленной пестрым ковром опавшей листвы. Лесу тоже нравится шепот тайн и их запах. Лес знает: тайны пахнут перезрелым солнцем.

— Вы правильно сделали, что оставили дома кенсейкан и хаори, — голос книжного стража едва слышен в ликующей песне леса. Он опять подходит неслышно. Даже такой опытный воин, как капитан Кучики не успевает среагировать. — Хранители — очень странные люди.

— Расскажите мне о них побольше, — вежливо просит Бьякуя после ответного приветствия. И рассматривает собеседника. Сегодня его лицо скрыто широкой конусообразной шляпой, а фигура — спрятана под длинным темным плащом. Но пальцы на сучковатом посохе — довольно молодые. И вовсе не скрюченные, как казалось вчера.

— Я сам знаю о них лишь то, что поведал мне когда-то мой сэнсэй. Он сказал, что шинигами общались с Хранителями, но всегда завидовали им. И вот более двух тысяч лет назад кто-то из старейшин Совета 46 приказал изъять все сведения о Крылатых и Хранителях из сейрейтейских книг. Этому приказу должны были подчиниться даже Великие кланы. От этого человека и его сообщников не осталось даже имен : Хранители в долгу не остались — они стерли записи об этих заносчивых шинигами, и те сгинули в бездне забвения.

— Записи в Книгах Жизни? — ежится от догадки Бьякуя.

— Да, поэтому будьте с ними поосторожнее, господин Кучики. И еще, по пути будут встречаться разные люди, и не только люди — не удивляйтесь. Будьте спокойны и вежливы. Там за каждой кочкой — подвох и испытание.

— Спасибо за советы.

И путешественники отправляются в путь.

— Кстати, вы знаете, что наше странствие может растянуться на неделю? — хитровато поглядывает библиотекарь.

— Я учел это, — сообщает его спутник. — Сегодня утром отправил Ямамото-сотайчо бабочку с сообщением, что должен отбыть в поместье своей заболевшей родственницы.

— О, я вижу, вы настроены очень решительно, если готовы лгать начальству! — недобро усмехается Хаиро.

Бьякуя краснеет и опускает глаза.

Вот же подонок! Знает, куда бить!

Дальше идут в молчании.

***

К концу второго дня они достигли окраины леса: впереди — небольшое взгорье. А оттуда — если повезет — можно увидеть и Храм Семи Ветров…

— Прошу меня извинить, но здесь я вынужден вас покинуть, — складывается в почтении Хаиро. — Дальше мне нельзя… — И перед тем, как растворятся в вечерних сумерках, напоминает: — Запаситесь водой.

Оставшись один, Бьякуя разводит костер, и, напившись чаю из собранных по дороге душистых трав, откидывается на ворох листьев. Впивается взглядом в небосвод: звезды поют и ткут замысловатые узоры.

Как свищет ветер осенний!
Тогда лишь поймете мои стихи,
Когда заночуете в поле.

И, уже засыпая, понимает: тайна пахнет космосом.

***

Взбирается на пригорок и … радость рассыпается в прах: Пустыня Смирения — без края. И до самого горизонта — ни намека на строения. И уныние касается сердца, ведь покорность — сраженье с собой. Тяжелый вздох — и решимость падает наземь.


— Ты так просто сдаешься? — его снова приводит в замешательство незнакомый голос. Тот, кого он принял за каменное изваяние, оказывается живым.

Достаточно, чтобы дерзко вскинуть голову и сказать:

— Я никогда не сдаюсь…

— Я не знаю кто ты, и зачем пришел в наши края, — не отводя взора от линии горизонта и не оборачиваясь в сторону Бьякуи, продолжает человек-статуя. — Но я — Смотрящий Вдаль, я стою здесь не одну тысячу лет, и помню времена, когда эти небеса рассекали Крылатые.

— Ты видел их? — немного завидует Кучики.

— Я дорого плачу за это. Они оставили мне только голос. Я — камень, умеющий говорить.

— Они настолько бессердечны? — ужасается шинигами.

— Не более чем ты… — Этот каменный насмехается?! — Не спеши судить других, ибо никто не без греха, — грохочет каменный страж. — Знай: не всех можно ровнять по себе. Крылатые — другие. Они выше человеческих законов и вольные, как птицы.

— Я должен разгадать их тайну…

— Удачи, — говорит Смотрящий Вдаль. — В нескольких тё ¹³ справа найдешь тропинку, по ней легко спустишься вниз. И береги воду, ведь говорят, что пересечь эту пустыню можно только на крыльях.

— Спасибо тебе. И скажи, чем ты прогневил Крылатых? Не тем же, что просто увидел их?

— Я сделал неправильный выбор. Это единственное, чего они не прощают.

***

Разве может быть в конце октября такая жара? Солнце просто сходит с ума. Оно сговорилось с песком — идти совершенно невозможно: поверхность обжигает сквозь прочные подошвы варадзи. А он сам, должно быть, скоро превратится в песочного монстра. Говорят, такие водятся в Уэко Мундо.

— Пить… — Вот, уже звуковые галлюцинации. Осталось увидеть мираж – и будет весь набор пустынных красот.

— Воды… — Не может же бархан разговаривать?

И правда — какого-то старца занесло песком, одна голова торчит. Раскапывает, помогает сесть, подносит к губам кожаную фляжку с водой и … жадно считает глотки…

— Благодарю тебя, добрый человек, — шепчет несчастный сухими, как здешняя почва, губами. — Я у тебя в долгу…

— Не стоит, — чинно отвечает Бьякуя.

— Еще как стоит, — оживает старик. — Ты ведь идешь в Храм Семи Ветров… Впрочем, здесь больше некуда идти… — и, встретив понимание и интерес в глазах собеседника, продолжает: — Хранители не подпускают чужаков, они морочат им голову. Что, ты думаешь, эта пустыня? — Глаза Бьякуи широко распахиваются. — Всего лишь качественный оптический обман, иллюзия… Если не знать этого — можно ходить вечно. Смотри, — старец складывает руки лодочкой и, склонив голову, быстро нанизывает слова заклинания. Реальность взвивается, словно занавесь, играющая в догонялки с ветром, и исчезает. И перед изумленным Кучики — притихший лес и островерхие крыши храма.

Старик лукаво улыбается:

— Идем.

Бьякуя помогает своему новому попутчику встать, и они продолжают путь. Теперь идти куда веселее: цель так близка, что Кучики может слышать ее голос — молитв, усердия, воздержания. Чувствовать запах: дней, похожих друг на друга, как близнецы. Затаенного отчаяния. Одиночества.

— Я проведу тебя через потайной ход, — обещает старик, — там у меня есть знакомые. Они помогут тебе пройти дальше. Но учти — братья подозрительнее, чем сторожевые псы. Если тебя поймают — лучше умереть.

Бьякуи даже обидно:

— Я не всегда был странником, уж как-нибудь смогу за себя постоять, — крепче сжимает рукоять верной катаны.

— Кстати, эту шутку, — старик кивает на меч, — лучше спрятать где-нибудь здесь, в лесу. Храм сторожат драконы — у них нюх на людей с оружием.

— Вы серьезно? — Оставить занпакто — хуже, чем раздеться.

— Как знаешь, — пожимает плечами его спутник, но присаживается на камень, давая подумать. — Поспеши, после седьмого ветра в храм не пускают даже хранителей.

— Седьмого ветра? — удивляется Бьякуя. — Здесь считают ветры?

— Где-то считают время, а здесь — ветер. После седьмого появляются Крылатые. И никто не должен их видеть…

— Но мне нужно увидеть, — упрямится он. — И поговорить.

— Дурак, — произносит старик. — Ты умрешь раньше. Лучше спрячь меч вон в той расщелине и пошли.

Бьякуя подчиняется с неохотой.

Сразу за кромкой леса — замшелая стена, поросшая колючим кустарником. Старик прикасается к ней запястьем. Змейка-клеймо, почуяв камень, оживает. Ползет по выбоинам и трещинам, выписывая иероглиф. И перед ними открывается проход: глубокая тьма без надежды на свет. И путники ныряют в нее.

Этот старик, что, видит в темноте? Даже не спотыкается. А Бьякуя, вон, уже несколько раз чуть не падет. Ксо…

Открывают еще один проход, и оказываются в странной комнате: мрачные люди в кожаных передниках сидят у имитирующего стол пня и играют в го¹⁴. В огромном очаге ярко пылает огонь. По стенам развешены предметы, от одного вида которых леденеет кровь. Вошедших игроки окидывают недовольными недобрыми взглядами.

— Приветствую, — старик складывает пальцы в условном жесте. — Этот юноша нуждается в Поцелуе Солнечного Змея — ему нужно в святилище.

Солнечный Змей? Поцелуй? Он вспоминает клеймо на запястье старика и возражает:

— А без этих поцелуев, что, нельзя?

— Сам храм убьет тебя, если ты не сроднишься с ним. Солнечные Змеи — исконные сторожа храма, им символ на твоем теле — знак причастности, — поясняет старик.

— Да что ты его уговариваешь, — ухмыляется бельмастый верзила. — Да ты взгляни на него — он же неженка. Бьюсь об заклад — во время ритуала будет вопить, как девчонка.

И эти отбросы смеют насмехаться над ним! Так хочется проучить их, как следует. Но он здесь не затем. Поэтому, смерив наглеца взглядом, от которого ежатся даже старшие офицеры Готея, он откидывает рукав косоде, протягивает руку и говорит, чеканя слова:

— Давай проверим.

И лица стражей сразу становятся заинтересованными. Неужели эти оборванцы — Великие Хранители? Но в следующую секунду мысли выбивает из головы: заклинание — и его буквально приколачивает к стене. Незримые путы крепки — не дернуться. А потом выпускают змея. Крошечный дракончик знает свое дело: миг и — по коже змеится тонкая полоса живого огня. Кажется, что плавится не только тело, но и кости. Дыханье спирает… Сознание мутится… И случается странное: быстрый раздвоенный язычок змея касается выжженного знака — и по венам разливается неземное блаженство. Дракончик издает довольное урчание, заговорщицки косит рубиновым глазиком и — юркает в свою клетку.

— Вы видели — змей его действительно поцеловал! Вот это да! — доносится со всех сторон, и палачи склоняются перед жертвой: — Мы поможем тебе, господин.

До Святая Святых добираются без приключений, хотя его передают от проводника к проводнику, как эстафетную палочку. И чем глубже в храм — тем пышнее становятся одежды его сопровождающих, тем таинственнее лица. Последний проводник и вовсе прячет свои черты под маской.

Музыка… Она искрится, переливается, ласкает. Песнь Сердец, о которой рассказывал библиотекарь. Ею наполнен зал, где на бархатных ложементах покоятся книги. И конца этой комнате не видно. Но найти нужную несложно — книги зовут. У них есть голоса. Ее книгу он узнает по смеху. Серебристому. И такому живому.


Весна моя. Отрада моей души.


Трогает обложку — и Хисана оживает, как на кинохронике. Вот она — испуганная — в их первую встречу. Вот — смущенная и счастливая на их свадьбе. Вот — нежная и доверчивая в их спальне.

Река воспоминаний подхватывает и уносит… Времени нет. И боль в запястье, все еще беспокоившая его, совсем не ощущается… Подумать только: перевернуть несколько страниц — и поймаешь тайну.

Но… Музыка обрывается и испуганно замирает. Вспышка света заставляет закрыться рукой: от приятного полумрака — ни пятнышка.

Вокруг — люди. В устрашающих масках и золоченых одеяниях.

И шорох шепота: «Чужак… Чужак… Чужак…».

И липкий ужас сковывает тело.

— Хватайте его! — голос визгливый и неприятный. — Он осквернил нашу обитель.

Маски обступают его. Реакции и мысли парализует страх.

— Убить, убить, убить.

Кто бы мог подумать, что у одного слова столько оттенков.

— Нет, — перебивает тот же голос. Теперь в нем насмешка и презрение. — Смерть — слишком гуманна. И такие, как он, не боятся ее. Но есть то, чего боятся даже самые отважные смельчаки, — и, повернувшись к нему: — так ведь?

Хочется стать невидимкой. Провалиться сквозь землю. Проснуться… И главное — не слышать тех слов, которые уже угадало сердце…

Однако Хранитель не намерен замолкать:

— Все на свете боятся забвения, правда, Кучики Бьякуя?

Но тот оторопело молчит.

Жрец в несколько прыжков оказывается рядом и выхватывает книгу из безвольных пальцев.

— Мне достаточно провести рукой — и ее жизнь исчезнет. Навсегда. Никто никогда не вспомнит о ней. Исчезнут фотографии. А она — будет видеть сны о тебе, верить и ждать… А потом, когда вы окажетесь рядом, ты пройдешь мимо, не узнав, — и отчаяние сделает ее Пустой… Ну? Или же, — он вытягивает вперед руку, и к ней, как намагниченная, подлетает еще одна книга, увесистая, в дорогом переплете, — мне стереть историю Кучики, и ты превратишься в безвестного безымянного руконгайца, которому придется кровью и потом добывать хлеб насущный… А все забудут о Великом Клане. Но в твоем сердце останется эта женщина… А? Я сегодня добрый — выбирай…

Бьякуя в ужасе пятится. Прямо в руки Хранителей.

Главный, с визгливым голосом, смеется:

— Я добрый, и дам тебе время подумать — целую ночь. А утром ты скажешь мне, кого из них ты убьешь.

Нетерпеливый жест рукой — и стражники уводят нарушителя…

Тайна пахнет отчаянием…
______________________________________

¹ Кодзики или Фурукотофуми (яп. 古事記　（こじき、ふることふみ）, «Записи о деяниях древности») — крупнейший памятник древнеяпонской литературы, один из первых письменных памятников. Трудно однозначно определить жанр этого произведения, представляющего собой пример синкретизма древней литературы. Это и свод мифов и легенд, и собрание древних песен, и историческая хроника. Согласно предисловию, японский сказитель Хиэда-но Арэ истолковал, а придворный О-но Ясумаро записал мифологический и героический эпос своего народа, пронизав его идеей непрерывности и божественного происхождения императорского рода. Работа над «Кодзики» была завершена в 712 г. — в годы правления императрицы Гэммэй.

² Энгисики — свод обрядов периода Энги, написанный в 947 году и содержащий подробное изложение ритуальной части государственного синто — порядок проведения ритуалов, необходимые для них принадлежности, списки богов для каждого храма, тексты молитв.

³ Хибати — переносная жаровня, сделанная из металла, глины или фарфора. Используется для обогрева в легко продуваемых помещениях японского дома.

⁴ Амадо — деревянные щиты, плотно примыкающие друг к другу, которые устанавливают перед сёдзи в холодную дождливую погоду.

⁵ Хатами — толстые простеганные циновки из рисовой соломы.

⁶ Дзасики-вараси — добрые духи-домовые, поселяющиеся в домах и охраняющие его обитателей, приносящие им и дому процветание. Неизвестно, как дзасики-вараси выбирают себе дома. Если они из дома уходят, дом приходит в запустение. Обычно показываются людям в виде маленьких детей (обычно девочек) с волосами, собранными в пучок, и в кимоно. Дзасики-вараси предпочитают дома старой постройки, и никогда не живут в офисах. Обращаться с ними нужно как с маленькими детьми (вежливо и с добротой), и ведут они себя как дети — могут иногда устроить какую-нибудь шалость.

⁷ Юрэй — буквально «тусклый, смутный, неясный дух». Это призраки тех, кто в момент смерти был лишен покоя. Наиболее обычной причиной окончания жизни, приводящей к тому, что душа человека становится юрэй, является внезапная смерть в результате убийства, гибель в сражении или спонтанное самоубийство.

⁸ Аматэрасу — (天照大神, «великое божество, озаряющее небеса») — богиня-солнце, одно из главенствующих божеств всеяпонского пантеона синто легендарная прародительница японского императорского рода (считается, что первый император Дзимму был её праправнуком), правительница Небесных полей Такамагахара (高天原 ). Аматэрасу почитают как изобретательницу возделывания риса, технологии получения шёлка и ткацкого станка.

⁹ Сусаноо-но микото (スサノオ (須佐之男命, «доблестный быстрый ярый бог-муж из Суса»)— японский бог моря, нарушающий установления богов: мятежный и разрушительный аспект стихии, образ оппозиции стихии принятому порядку.

¹⁰ В некоторых источниках Аматэрасу изображается крылатой.


¹¹ Иттан-момэн (буквально «штука хлопковой ткани») — демон, проявляющийся в виде длинной белой летающей полосы ткани. Появляется по ночам и душит своих жертв, обертываясь вокруг шеи и головы.

¹² Микуратанано-но ками — Бог Священного Хранилища. Вообще-то, так называется ожерелье из жемчужин богини Аматэрасу. По преданиям, жемчуг предохраняет от неверных друзей. Кроме того, среди японцев жемчуг является символом долголетия и успеха, синонимом слов «прелестный, неповторимый, лучезарный».

¹³ Тё — японская мера длины, равная 109,09 м.

¹⁴ Го— японская настольная игра. Ее правила просты, но в игре — огромное количество комбинаций. Доска го состоит из сетки 19 вертикальных и горизонтальных линий. Каждому из двух игроков выдается большое количество, соответственно, белых и черных камней. Ставить камни можно только на пересечения линий доски. Цель игры — захватить как можно большую территорию, окружая ее камнями своего цвета.

Глава 2. Капли...

Глава 2. Капли…

Когда тоска становится совсем уж разъедающей, Хисана отдается Мураками. Позволяет дождю выплакаться за себя. А сама — принимает приглашение на танец от Харуки. Танцуя, они говорят о снах. Все люди видят сны: снови´денье объединяет нас. Во сне мы можем оказаться в местах, где никогда не бывали. Или познать еще не случившееся.

«Что не говори, а сны — это сны, — рассказывает Харуки. — Как не беги за ними вдогонку — не добежишь, не дотянешься»¹⁵ .

Черная кошка, недавно поселившаяся в хисаниной жизни, неизменно хмыкает и зажмуривается, подслушивая такие разговоры. И говорит, что не любит дожди. За окном и в душе. И в книгах.

Хисана обычно возражает: «Все хорошие книги начинаются с дождя».

Кошка зябко ежится и не соглашается: наслаждаться дождем — мазохизм, потому что дождинки — капли воспоминаний, хлещущие наотмашь по распахнутым глазам домов. Дождь всегда так настойчиво барабанит о прошлом, что мелодия грусти выворачивает душу — радостью наружу. И закрашивает улыбку сердца косыми серыми линиями. Мелодия грусти монотонна. А разве это интересно — танцевать под аккомпанемент уныния?

Но кошки сейчас нет.

Девушка, присев на подоконник, ведет тонким пальцем по стеклу, стараясь догнать спешащую каплю. И слушает, как Харуки голосом, пропахшим табаком и виски, говорит с вечностью.

«Что я вообще могу знать о себе?» — вопрошает он. И Хисана грустнеет: это так точно, и прямо о ней. Она тоже ничего не знает о себе. Все мы когда-либо задаемся подобным вопросом. И каждый раз, отвечая, убеждаемся: «… мы живем в придуманном мире и дышим придуманным воздухом…». Вот и она, так же, как многие, придумала себе, что чем-то отличается от других. А теперь, узнав, что все-таки отличается, хнычет и депрессует. Вселенная исполняет наши желания, только мы потом не признаем их своими…

Хлопает дверь, и из прихожей доносится возмущенное: «Фух!.. Ну и дождина!», и через мгновенье в дверях появляется стройная молодая женщина в ярко-красной куртке, черном топе и обтягивающих кожаных брюках.

— Привет, — бодро произносит она, оглядывая Хисану и встряхивая длинным бордовым «хвостиком». — Опять читаешь свои пособия по самоубийству? — кивает на книгу у Хисаны в руках.

Та обижается:

— Это, между прочим, уважаемый модный автор!

— Ой-ёй-ёй, — беззастенчиво издевается собеседница. — Читала я твоего Мураками: нытье сплошное. Прям, повеситься хочется. Ты точно, как Кискэ. Он вечно или экспериментирует, или книги читает такие, что у меня от одних названий шерсть на загривке ерошится. Давай, бросай. Я тут поесть принесла, — и водружает на стол объемные пакеты.

Хисана улыбается: Йоруичи невыносима, но у нее всегда с собой солнце. Если кино — то комедии. Может смотреть их днями, заедая чем-нибудь жареным и вредным и смеясь так, что соседи колотят в стену. Если музыка — то Моцарт. Если машина — то «Феррари». Если кухня — то французская. И почему, спрашивается, она живет в Японии? Впрочем, такие гастрономические пристрастия Хисане по душе: в еде и вине французы толк знают. За такой трапезой так и тянет поболтать о женском.

— Скажи, — Хисана опускает глаза и водит вилкой по тарелке, — а этот Кискэ, — ну ты все время о нем рассказываешь, — он твой парень?

Йоруичи серьезнеет и откладывает прибор. Говорит не сразу и — подбирая слова:

— Мы так давно вместе, что перестали думать, кто мы друг другу. Сначала были просто друзьями, а потом… В общем, как-то, очень давно, Кискэ предложил проверить — ему все нужно опытным путем, на себе, — изменится ли что-то, если мы проведем ночь вместе. Эксперимент провалился. Нет, у нас все получилось… И здорово… Но после… Было такое впечатление, что мы сиамские близнецы, которых разрезали по живому. А так хотелось плюнуть на всё и всех, прижаться к нему и шептать его имя. Он ведь — свой, родной-родной, знакомый до последней морщинки, когда улыбается… А все остальные — чужие и холодные… — она осекается и утыкается взглядом в стол… — Наверное, я просто уже не могу без него…

— И поэтому решила удрать ко мне? — Синие глаза поблескивают чуть насмешливо.

Йоруичи не обижается.

— Зато мы никогда не надоедим друг другу. — И тут же озорно грозит пальцем: — А ты чертовка! Разговорила меня.

— Отнюдь. Ты просто сама хотела сказать. У тебя глаза были полны слов…

— Кстати, а что это мы все обо мне? — Йоруичи перебирается в кресло, залазит с ногами и обнимает колени (сесть в любимую позу — по-турецки — мешают тугие брюки). — Тут появился какой-то парень, он все что-то о тебе разнюхивает. И еще этот извращенец шпионит за твоими окнами. Так что, завязывай рассекать по дому в неглиже.

— Серьезно, что ли? — Хисана неприлично прыскает вином. Встает, ставит бокал и вертится на одной ножке, будто юла: — Неужто нехороша?

— На мой взгляд — плосковата, — хмыкает Йоруичи и ловко уворачивается от диванной подушечки. — Эй, ты не дослушала! Я хотела сказать: а в целом — ничего. — Подмигивает, и обе хохочут.

Йоруичи успокаивается первой.

— Слушай, — в золотистых глазах — азарт охотящейся кошки, — ты говорила, что эти… как их там… косплейщики … оставили у тебя свои костюмы?

— Угу, — понимающе кивает Хисана. — Поиграем?

Йоруичи спрыгивает с кресла. Подходит к окну, будто поправить занавесь… А потом, взявшись за руки и смеясь, молодые женщины исчезают в лабиринте ширм.

***

Эшли Дворкович всегда костерит начальство, на чем свет стоит. Но сегодня — особенно. Еще бы, он вообще-то нанимался секретарем-референтом, а не сыщиком! Нет, он, конечно, не против поиграть в Джеймса Бонда, когда за это нормально платят. Но за те же деньги мокнуть здесь, под окнами боссовой дочурки, пока папаша, этот урод Хендрикс, там саке распивает с девчонками — это же верх бесхребетности! Да уж, Эшли, низко же ты пал. Только и можешь, что бухтеть, пока никто не слышит. А стоит только какому-нибудь дорогому галстуку замаячить на горизонте — сразу вытягиваешься во фрунт и киваешь, как деревянный болванчик: «Да, сэр. Нет, сэр». Во всем виновато происхождение: не повезло тебе, Эшли, родился ты в семье ученого-серба. Вот теперь хлебай полной ложкой: для шефов ты — все равно, что террорист.

Но почему верхушку никогда не заботит спецодежда рядовых сотрудников? Этот бушлат же на два размера больше. Ни от ветра, ни, как выясняется, от дождя не спасает.

— Черт! — восклицает Дворкович, когда особо назойливая капля затекает за шиворот. И, пытаясь вытряхнуть ее, со вкусом матерится — сначала по-английски, потом по-сербски — потому что намокает еще больше. Но через минуту, потеряв из виду объект, ругается еще громче и злее.

Бесы побрали бы эту ненормальную! Бегает по квартире едва ли не в чем мать родила. Рыдает над книгами, сидя на подоконнике. Живет с клёвой чиксой, но без розовости. Разговаривает с кошкой. И чем — непонятно — она так интересна Центру? С боссом-то все ясно — дочка все-таки. Хотя, разве нормально: вспомнить о дочери аж через семнадцать лет и не рваться встретиться? Абсурд какой-то.

Эшли всегда рассказывают только кусочек правды. Он к этому привык.

Черт. Вроде на окне та же занавеска — но почему ничего не видно? А может, это его Carl Zeiss ¹⁶ барахлит? А какую рекламу сделали: будет с вами в любую погоду? Ага. Гляди!

Блин, этот коммуникатор всегда так не вовремя. Что? Опять сообщение от неизвестного номера?! Да задолбали, грёбанные спамеры! Хотя… Этот кажется знакомый. От искушения даже пальцы свербят. Все равно смотреть не на что… И вообще — должен же у человека быть перерыв. Отбросив сомнения, Эшли нажимает копку Read message и ныряет в просторы чата.

funky
2008-09-25, 02:25 p.m.
Прости, что опять беспокою тебя. Ты не ответил на мое первое письмо. Но я привык, мне никто не отвечает )))

elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:27 p.m.
Кто ты и почему мне пишешь?

funky
2008-09-25, 02:30 p.m.
Я всем пишу. Нахожу данные в профилях на разных сайтах и пишу. Может кто-то ответит

elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:32 p.m.
Зачем?

funky
2008-09-25, 02:35 p.m.
Я должен рассказать людям нечто важное. Но они оправляют меня в спам. Мне не верят.

elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:37 p.m.
Ты не сказал, кто ты…

funky
2008-09-25, 02:39 p.m.
Я знаю…

elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:42 p.m.
Ну так ответь…

funky
2008-09-25, 02:45 p.m.
У меня мало времени. ОНИ скоро придут за мной. Ты наверно думаешь, что я псих. Но я не псих. Мне просто страшно. Очень страшно. Поверь, меня заставили. Они сказали, что сотрут меня…


elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:47 p.m.
Кто эти ОНИ? Якудзы? Инопланетяне? Белое братство?

funky
2008-09-25, 02:50 p.m.
Они называют себя Хранители. Они знают про людей все.

elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:53 p.m.
ОНИ хотят захватить планету?

funky
2008-09-25, 02:55 p.m.
Нет, собираются лишить всех памяти. Говорят, что когда Клинок поразит Сосуд, Свет сотрет всё, чем мы жили… А потом … они превратят нас в рабов. Я знаю.

elk from Harry Potter
2008-09-25, 02:58 p.m.
Как этого избежать?

funky
2008-09-25, 03:01 p.m.
Нужно не допустить, чтобы Клинок поразил Сосуд!

elk from Harry Potter
2008-09-25, 03:03 p.m.
Где найти Клинок и Сосуд? Что это такое?

funky
2008-09-25, 03:09 p.m.
Прости, больше говорить не могу… Они идут.

funky
2008-09-25, 03:11 p.m.
Есть легенда. Найди ее. Все поймешь…


Фанки теряется. А Эшли по сотому кругу перечитывает разговор. Этот парень явно чокнутый. Что за бред он нес?! Что за клинок? Что за сосуд? Ага, он бы еще легенду о Святом Граале вспомнил. Бедняга, судя по всему, большой поклонник Дэна Брауна. Нужно будет, на всякий случай, пробить этого горе-заговорщика по базе…

Вскидывает глаза на окно: какое-то шевеление. Приникает к биноклю — вау! Не глядя, опускает коммуникатор в карман и, ухмыляясь, устраивается смотреть представление. Это настолько горячо, что даже дождь нипочем.

***

Хисана изображает зайчика. Йоруичи в коротеньком черном платье с передничком — горничную. Сотни гигагерц звука заставляют дребезжать стены: для их спектакля трэш — в самый раз. Как и пляски на котацу ¹⁷ (они специально притащили старенький из чулана за ширмами), и вино прямо из горлышка.

Звонок слышат не сразу: слишком много смеха и музыки. Хохоча, Хисана бежит открывать. Возвращается растерянная:

— Разве мы заказывали пиццу?

— А ну-ка зови этого посыльного сюда, — настораживается Йоруичи.

Что-то новенькое. До этого был лишь один соглядатай. Кажется, Хисана становится чересчур популярной. Вокруг нее — прямо заговор теней. И к приходу хозяйки с незваным гостем Шихоуин успевает разыскать веревку, и сейчас, лишь кивнув вошедшим, закрепляет ее на спинке стула.

За Хисаной семенит невысокий полноватый паренек лет семнадцати. Широкие джинсы, бейсболка, форменная футболка прямо поверх рубашки. Мокрый весь. Совсем не выглядит подозрительным. Просто … от него так и пахнет тайной. Запах совсем слабый, почти выветрившийся. А секрет, похоже, слишком тяжел для него. Вон, поник весь. Разве можно доверять что-то важное такому слабаку?! Непрофессионально. О, так он еще пугливый, ко всему прочему: дрожит весь, хоть в комнате — только две девушки-косплейщицы. Неинтересно, фыр…

— Ч-что з-здесь п-п-происходит? — разносчик пиццы пятится к дверям.

— Куда же вы, господин? — обижается Хисана. — Мы же играем. Садитесь, — и, улыбаясь, указывает ему на стул.

Парень бочком, неуверенно добирается до предложенного места и осторожно садится. Опасается не зря — веревка, будто живая, скользит вокруг локтей, сводя их за спинкой. Девушки улыбаются ослепительно и нежно. Невинно хлопают ресничками.

Та, что повыше, садится на колени, ведет пальчиком по груди и томно выдыхает прямо в ухо:

— Скажи, кто тебя прислал?

И почему-то невозможно лгать.

— Х-хозяйка…

— Поточнее, — губы — чувственные, горячие — спускаются от уха к ключице.

— Я… я… — он не в силах сдержать стон, — я не знаю ее имени… У нее художественный салон есть…

— Томоко-сама! — ахает Хисана, до этого безучастно наблюдавшая за экзекуцией.

Телефон. И куда он вечно девается? А, вот, они же и закидали вещами. Но прежде, чем девушка успевает снять трубку, аппарат сам разражается тревожной трелью.

— Йоруичи-сан? — голос извиняющийся. Незнакомец старается скрыть свое волнение.

Хисана протягивает трубку подруге:

— Тебя. Мужчина.

— Меня? — глаза той становятся по-кошачьи круглыми. — Я никому не оставляла этот номер… Кроме… Черт… Да как он посмел! Я же запретила ему звонить сюда! — срывается с коленей пленника и выхватывает у Хисаны телефон: — Что случилось? — и дальше слушает, беспокойно комкая край кружевного передника. — Я скоро буду…— заверяет она собеседника и оборачивается к онемевшим свидетелям этой сцены: — Его, — кивок на посыльного, — запрем в ванной, а ты, — Хисане, — едешь со мной…

***

— Сохатый, прием.

— Да, босс. Слышу отлично.

— Доложить обстановку!

— Объект начал движение. Вывожу изображение на монитор. — Эшли чертыхается.— Да что сегодня с аппаратурой?! Шеф, видите их? Странно, они почему-то движутся в противоположном направлении…

После короткого молчания:
— Все равно, продолжай наблюдение. До связи.

— Эй… Я голоден и замерз… Эй… Как всегда — самое главное его не волнует! — Дворкович потрясает кулаками в бессильном гневе и по инерции продолжает вслух, ибо так легче отпугнуть одиночество: — Интересно, куда это направились наши красотки?!

А что, это ему даже на руку: пусть покатаются, а у него есть несколько вопросов к тому парню в их квартире… И, насвистывая, Эшли направляется к пожарной лестнице.

Какой насыщенный сегодня день: капля к капле — и набралась целая история.
______________________________

¹⁵ Здесь и далее цитаты из романа Харуки Мураками «Дэнс, дэнс, дэнс…» выделены курсивом.

<sup>16 Бинокль Carl Zeiss Conquest 10x56 T предназначен для охоты в сумерках и ночью. Если верить рекламе, им пользуют сыщики и шпионы.

17</sup> Низкий столик с вмонтированным внутрь электрообогревателем. Нижняя часть стола накрывается стеганым одеялом, на которое кладется сама столешница. Люди греются, просунув ноги под одеяло. Для сидения за столом часто используются плоские подушки.

Глава 3. Слезы богини

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: сюрреализм и авторские тараканы; наверное, ООС и по-прежнему фривольное обращение с матчастью))))

БЛАГОДАРНОСТЬ: Главка написана в соавторстве с  Чероки Иче, за что той честь, хвала и ведро хурмы

Глава 3. Слезы богини

Тоска прячется за гобеленами с танцующими журавлями. Вздыхает в занавесях. Грациозно изгибается в икебане, похожей на осень. Дым от многочисленных курильниц делает мысли невесомыми. Из-за этого в голове пусто. И как-то предательски хорошо. Он лежит на мягком футоне и тупо глядит в потолок. Это — комната принца. А хотелось — в камеру узника. Ведь здесь есть только печаль — воздушная и прекрасная, как пение флейты… И никакого отчаяния. Он встряхивает головой и упрямо пытается думать, с каждой мыслью понимая все отчетливее: выбрать не сможет. Никогда. Но от осознания этого почему-то не стыдно. Может быть оттого, что размышления неотступно соскакивают на Хисану: он представляет ее во всех мелочах; все их дни из тех пяти лет.

Цветы увяли.
Сыплются, падают семена,
Как будто слезы...

Глаза слипаются. Сознание тонет в сладковатом дурмане благовоний. Дракон на запястье словно урчит. Довольный.

Нет сил противиться сну. Дремота невесомо трогает лоб и ласково шепчет: «Все будет хорошо». Он засыпает почти счастливым.
Сновидение — картинная галерея. Полотно первое — монументальное. На переднем плане — величественное дерево. Его крона подпирает небо. Его ветви могучи, раскидисты и совершены в своей наготе. Дерево стремится все выше: ему нет дела до суетных вёсен. Но эта царственность — внешняя. Миг, приближение — и зритель внутри: под корой омерзительно. Здесь снуют черви, обращая в труху древесную плоть. Еще ближе, и заметно — не жизненные соки бурлят в этом исполине, а трупный яд. А если спуститься ниже и глубже, то станет видно, как гниют корни. Дерево уже давно не приносит плодов. Небо над ним бессолнечное, а земля под ним — растрескавшаяся пустыня. И первый же ветер — вольный и бесцеремонный — легко повергнет этого титана. Просто здесь нет ветров. Вот к дереву спешит мужчина. Он прикрывает ладонью хрупкую веточку. На ней — весело перешептываются молодые, еще клейкие, листочки. Молодой человек прививает черенок к одиноко склоненной ветке. И тоненькая пришелица благодарно улыбается ему первым цветком. Но ненадолго. Дурная кровь дерева отравляет ее, цветы облетают, листья вянут. А сама она сгибается и чернеет. Тихо, без жалоб и просьб. А дерево — только надменно скрипит ветками, осуждая неудавшегося селекционера. Рядом с этой картиной пусто и холодно. И тяжко смотреть на согбенного человека, сжавшегося в комок у корней.

Бьякуя стонет и пытается вырваться из сна. Не получается. Но картина меняется. Теперь он видит вереницу людей. Они горды, высокомерны, невозмутимы, они созерцают действительность с холодным превосходством сильных мира сего. Они делают лишь то, что правильно и проверено веками. Процессия бесконечна, и у крайних не видно лиц. Но каждый шаг этих людей выверен и исполнен достоинства. И, кажется, сами их фигуры выражают брезгливое пренебрежение к слабакам, позволившим сердцу взять волю над разумом. И напрасно ждать от них понимания желаний и порывов живого, они умерли слишком давно. Один человек останавливается.

Дедушка.

Гинрей лишь качает головой, с сожалением и укоризной. Словно говорит: «Да как ты вообще можешь сомневаться»…
И будто подтверждая его немое нарекание, на холсте судьбы прорисовываются весы. Все предки, один за другим, заполняют одну чашу. На другой — лежит та самая хрупкая ветка с молодыми листочками и шариками бутонов. Ну где ей перевесить!

И он почти облегченно вздыхает, оттого, что зрелище тонет в тумане. Розоватом. Утреннем. И чудится нежный смех, скрытый в ароматах рукавов. И зонтики оминаэси¹⁸ на фусума — будто живые — дрожат на ветру. Протяни к ним руку, и ладонь наполнится душистым золотом. Сердце осветится легкой улыбкой. И уляжется беспокойство. А потом и вовсе охватит радость, когда вместо ропота предков, он услышит:

— Привет.

Он вздрагивает и открывает глаза. Она сидит у его ног, светящаяся, в рыжем платье. Совсем как та, которую он оставил в парке. Улыбается ему, чуть наклонив голову.

— Ты? — не веря, шепчет он.

Она просто кивает. И мужчина не удивлен. По чести, ему все равно галлюцинация это или призрак. Но он все же протягивает руку, касается ее пальцев. Странно — теплая.

Она отвечает на рукопожатие и тихо произносит:

— Не думай о прошлом, там только боль.

— О чем же мне думать? — он в недоумении.

— О будущем, это легко, — и смеется, серебряно и свободно, как полевые колокольчики. — Глупый-глупый Бьякуя, разве ты забыл: меня не стереть. Я — это другое ты. Сердце обязательно вспомнит, оно вспоминает всегда…

Они сидят рядом прямо на полу. Вокруг клубится сумрак, а им светло. Они молчат. Но когда ей приходит пора уходить, он сжимает ее руку, крепко, наверное, до синяков, и говорит:

— Я верю.

— Я сохраню, — отвечает она. И в тот же миг огромные белые крылья обнимают его, пеленая и баюкая. Он тянется к ней, чтобы поймать и удержать, но она — еще мгновенье назад материальная — тенью проскальзывает сквозь объятья, и милый образ исчезает в вихре золотых искр. На футон сыплется желтый цветочный дождь. Бьякуя просыпается еще раз.

Свет. Такой яркий, что он инстинктивно закрывается рукой. Клеймо вспыхивает огнем, будто дракончик хочет вырваться из пут, связывающих его с человеком. Мужчина душит стон, замечая новую гостью.

Она парит у его лежанки. Крылатая. Прекрасная. Слишком солнечная, чтобы ночь могла победить ее сияние.

— Аматэрасу? — он вскакивает, по-детски трет глаза и глупо хлопает ресницами.

— Как ты посмел явиться в мой храм, шинигами?

— Простите, госпожа, — но смотрит упрямо, глаза в глаза. — Мне нужны были ответы.

— Ты лжешь, — слова холодные и резкие, словно взмах Кусанаги-но цуруги¹⁹.

Он не отводит взгляд. Его сердце еще помнит тепло ее улыбки, и поэтому он может открыто глядеть в лицо даже самому великому божеству. Говорит тоже уверенно:

— Я бы никогда не решился нарушить ваше спокойствие, не имей я на то веских причин. Моя жена, она не совсем обычная. У нее есть крылья. Но в Обществе Душ никто не помнит о крылатых. Я знаю цену своей дерзости и готов ее заплатить.

И с легкой усмешкой ловит ее удивление: тонкие брови богини ползут на лоб, большие глаза округляются. Но через секунду она вскидывает точеный носик и хмыкает, мол, соблюдай субординацию. Затем снисходит до ответа:

— Ну что ж, иди за мной, и никаких вопросов, пока я не разрешу тебе говорить.

Он кивает, понимающе и благодарно.

***

Коридоры… Запутаннее лабиринта. Кажется, им не будет конца. Она летит впереди, и следовать за ней приходится едва ли не в шунпо. Хранители в масках, крылатые женщины, челядь обоих полов — все, завидев ее, простираются ниц и не решаются поднять головы. И Бьякуе крайне льстит, что он больше не пленник, и что сама владычица Равнины Высокого Неба благоволит ему. Мог ли он подумать, что испытание Верховного Хранителя так обернется?

Очередная дверь распахивается, как по волшебству. На пороге, преклоняя колено и касаясь рукой пола, — длинноволосый мужчина в жемчужно-белых одеждах. Аматэрасу проходит мимо, словно он — тень, едва задевая слугу краем своего сверкающего платья. И потом, не оборачиваясь, поясняет удивленному Бьякуе:

— Это — Микуратанано-но, мы в Священном Хранилище. Тут покоятся величайшие знания. Микура, дорогой, — с легким пренебрежением в голосе, — принеси нам Скрижаль Света.

Мужчина поднимает на нее взгляд (глаза у него прозрачно-серые — замечает Кучики).

— Но, владычица, разве можно…

— С каких пор ты стал обсуждать мои приказы?

— Повинуюсь, — и уходит, пятясь.

Небесная императрица любезно предлагает опуститься на татами, и Бьякуя с удовольствием принимает приглашение. Позиция выгодная — перед глазами как раз точеный профиль Аматэрасу. Она вздыхает, по щеке бежит слеза, которая, падая на мягкую подстилку, превращается в жемчужину. И на сердце наваливается едва ли не мировая скорбь. На земле, должно быть, сейчас дождь, как всегда, когда плачет Солнце. Тихий, без привычных властных ноток, голос он различает не сразу, оглушенный этой божественной печалью.

— Чинатсу умела ткать будущее. Я любила ее за талант и покорность. Я знала: если она соединится с Хранителем, их ребенок будет вместилищем света. Поэтому я не противилась их с Микуратанано-но любви. Да и невозможно было: стоило этим двоим взяться за руки — темнота поджимала хвост. А в ту ночь, когда родилась Хисана, мы устроили праздник. И я позволила солнцу и луне сиять рядом. Все были счастливы. Пятнадцать лет счастья… А потом родилась вторая, Рукия. И великая скорбь обрушилась на нас. Здесь умирают редко. Смерть боится меня, я прогнала ее к вам, небом ниже. Но в тот день смерть осмелела и украла жизнь моей дорогой Чинатсу. Уж не знаю, как и почему, но моя ткачиха оказалась в Обществе Душ и должна была уйти на перерождение. Совет 46 отказался выделить отряд, чтобы разыскать ее… И тогда ушла Хисана. Забрала маленькую Рукию и ушла, не простившись. Больше мы ничего не слышали о ней…

Вздохнув, Аматэрасу отрывается от созерцания пространства и дарит шинигами лучезарный взгляд:

— Я держала Чинатсу за руку и поклялась ей беречь ее детей. Я не сдержала обещания. Поэтому ты… прошу… позаботься о ней…о нашей Хисане… — и уже не сдерживаемый всхлип. Что делать, когда плачут богини?

— Вот, — в тонкой ухоженной ладони — горка отборных жемчужин, — возьми. Тебе пригодится…

Бьякуя с благодарностью принимает великий дар и успевает спрятать за пазуху, до того, как возвращается Бог Священного Хранилища. С поклоном Микуратанано-но передает свиток Владычице Такама-но хара²⁰ , и она с почтением касается древнего манускрипта.

— Скрижаль Света никогда не покидала Хранилища… Никто из тех, кого пугает смерть, не читал ее прежде. Запомни, когда подует седьмой ветер, свиток разлетится в прах в твоих руках, чтобы вернуться сюда. Успей прочесть. И не верь камню — ему слишком тяжело думать, — так говорит Аматэрасу и вручает Кучики драгоценный документ.

Любопытство жжет пальцы. Боги ободряют его взглядами: «Сделай, что хочешь». И он разворачивает свиток… Невыносимый свет, кажется, выжигает глаза. Он закрывается ладонью, но письмена не выпускает. Реальность исчезает с тошнотворной быстротой.

Кучики Бьякуя просыпается. В какой уж раз за эту ночь. Оглядывается: помещение знакомо до каждой мелочи — его комната в родном имении. Хаори и Гинпаку аккуратно сложены на тумбочке, кенсейкан отсвечивает из раскрытой шкатулки. Значит, Храм Семи Ветров — просто сон? Но с каких это пор после снов остаются отметины на запястьях? А за пазухой — достает — пригоршня жемчужин? Он что, впадает сомнамбулическое состояние и грабит ювелирные магазины? Бьякуя уже близок к отчаянию, но тут взгляд выхватывает из полумрака очертания, будто нарочно высвеченные, некого длинного округлого предмета. Мужчина протягивает руку — под пальцами шершавость старинной бумаги. А в дунувшем ветерке — лукавый смех богини.

До рассвета лежит без сна, а утром узнает, что в Сейрейтейской библиотеке нет и никогда не было служителя по имени Хаиро. И даже не удивляется.

Аматэрасу прячет улыбку за веером облаков. И шелестом листвы, шорохом камней под ногами напоминает: «Береги ее, без нее мир станет хуже». Он лишь усмехается в ответ: в его жизни уже были пятьдесят лет темноты. Теперь будет только свет…
Кажется, сегодня предстоит серьезный разговор с командиром — Ямамото не любит прошения об отпусках…

________________________________________
¹⁸ Цветок валерианы, один из любимых японцами осенних цветов и «семи осенних трав». Многолетнее растение, цветет мелкими бледно-желтыми цветочками в форме зонтика. В поэзии постоянно обыгрывается как образ девушки или молодой женщины.

¹⁹ Буквально — «меч коситель травы». Священный меч, позднее ставший символом императорской власти.

²⁰Такама-но хара (др.-япон. «равнина высокого неба») — в японской мифологии верхний небесный мир, место обитания небесных богов, божественных предков, в отличие от земли — места обитания земных духов и людей. Здесь владычествует богиня Аматэрасу, главное божество синтоистского пантеона, расположены её дом, рисовые поля.
Глава 4. в комментах

запись создана: 05.03.2010 в 15:05

@темы: фанфики

---

Кенсейкан

[Эрелин]

Название: Кенсейкан
Автор:  Эрелин Шаднах
Бета: отсутствует
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: G
Размер: драббл
Дискламер: если бы, если бы, но к сожалению, ничего мне здесь не принадлежит.
Разрешение на размещение: спрашивайте, иногда разрешаю.
Предупреждения: ООС, флафф, бояны.
Идея стырена у  AnaisPhoenix. Разрешение на тыренье получено.

читать

Он спит. Дышит тихо, незаметно поначалу, и утренние тени скользят по его лицу, но медленно так, неторопливо. И только поэтому - не будят.
Хисана любуется им, вот таким вот, умиротворенным, домашним, с разметавшимися по подушке темными волосами. Которые все время хочется взять в руку, ощутить их мягкость и тепло. Можно еще накрутить на палец - она даже один раз осмелилась, замирая от странных эмоций, но непослушная прядь тут же соскользнула.
И не скажешь же ведь, что этот красивый до невозможности мужчина, такой добрый и мягкий, ласковый с ней - грозный шинигами, которого опасаются многие. Что он - величественный Глава Великого Клана.
Ее личный Бог Смерти. Ее, Хисаны.
И уже не безродной оборванки, а Хисаны Кучики.
"Нет, - она мотнула головой, вздохнув, - я никогда, наверно, не привыкну к этой фамилии".
Хисана осторожно выбралась из-под одеяла, ступая босыми пятками по холодному полу. Ей хотелось тут же побежать, чтобы тепло медленно соскальзывало с кожи, цепляясь за татами, а не так как сейчас - быстро, но нельзя ведь. Вдруг ее легкий топот разбудит мужа? Он ведь так чутко спит.
Она добралась до соседней комнаты, где можно уже позволить себе несколько вольностей: потянуться с наслаждением, окончательно скидывая сон, замереть, подставив лицо утреннему солнцу.
"Хорошо".
Взгляд ее зацепился за шкатулку, не до конца задвинутую в свою нишу на своей полке. Тут наружу вылезло любопытство, показывая свой маленький нос, осмотрелось, а затем начало тихо скулить, упрашивая: "Ну посмотри, посмотри!"
Хисана отлично знает, что в этой шкатулке, только вот любопытство это знание не устраивает.
Там - кенсейкан.
Холодный, строгий, с виду простой, но так неуловимо преображающий Бьякую-сама в Кучики-доно.
Хисана и сама не поняла, когда она подошла к шкатулке, а руки приподняли крышку. Девушке показалось почему-то, что вот-вот она откроет ее, а оттуда что-то выпрыгнет. Или дунет холодом, несмотря на теплую погоду. Или же крышка будет словно свинцовая и не откроется. Но нет. Все было так обычно, что стало почти не интересно. Почти.
Дотрагиваться до пластин боязно. Кажется святотатством. Но так хочется понять, в чем их магия, почему они имеют такое влияние на ее мужа?
На ощупь кенсейкан холодный. И до невозможности тяжелый. Хотя это поначалу так кажется: просто осознание того, что именно и чье ты держишь в руках давит на ладони.
"Интересно, а если...", - абсурдные мысли тонут в любопытстве и безрассудстве так быстро, что страх и совесть попросту не успевают их заметить. Непослушные руки уже вовсю порхают над головой.
Потребовалось немало времени чтобы нацепить реликвию на свои волосы. Они ведь более короткие, не такие, как у Бьякуи, да и сноровки у Хисаны нет. И как же неудобно проводить все эти проборы руками, неровно разделяя пряди. Терпения ее хватило только на три пластины - на те, которые сверху.
Кенсейкан, пусть и не полностью надетый, странно и непривычно стягивал волосы, сковывал. И под ним стремительно таяло хорошее настроение, пропадала та радостная яркость нового дня.
-Хи...сана? - раздался голос Бьякуи.
Она обернулась, смущенная, а затем улыбнулась по-детски весело и радостно. Все влияние кенсейкана пропало, будто его и не было никогда, стоило ей увидеть такое лицо Бьякуи. И услышать такой его голос.
Один приоткрывшийся в изумлении рот и широко распахнутые глаза чего стоили.
А если учитывать и некоторую растрепанность после сна, то тут уж совсем остается только хихикать, прикрывая рот рукой.
Да, есть пожалуй такие моменты, над которыми даже кенсейкан не властен.

@темы: фанфики

---

Бьякуя

[chinpunkanpun]

Название: Бьякуя
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе семпай
Пейринг: Бьякуя/Хисана, Ренджи/Рукия
Рейтинг: G
Жанр: драма, десфик
Саммари: все умерли Т__Т
Статус: закончен
Дисклеймер: Кубо Тайто хороший, у него Бьякуя и Ренджи встретились
Предупреждение: ООС Бьякуи, double гет
Примечание: написано на "убойный" фмоб для Tati-san. менее сопливо Бьякую-сама убить не получилось, посему примите довеском Ренджи

Не знаю, что такое смерть. Может, если бы знал, мне было бы проще тебя отпустить...
С места, где я сижу, виден сад. Ещё пара часов - и ветви сакуры покроются цветами.
Слушаю твоё тихое дыхание. Уже в который раз силясь поверить, что вечность – это не срок, что дождусь. Что постепенно истаивающие дни моего бессмертия приблизят тебя ко мне. Что буду ждать, храня драгоценные воспоминания, принадлежащие только нам.
И ты вернёшься.
Ещё немного - и почки распустятся. Ты любишь гулять в саду, когда цветёт сакура.
Я шепчу:
- Взгляни – один расцвёл...

Вот уже час, как я мёртв.
Эта ранняя весна для нас последняя.
В руках чаша с твоим лекарством. Обычно я долго отогреваю её теплом ладоней, прежде чем отдать тебе. Теперь – нет необходимости.
Помню, как удивлялся, что в небольших дозах такой яд даёт облегчение. Теперь – не удивляюсь ничему.
Наверное, ты знала, что так будет. Только думала, я сильнее.
Подношу чашу к губам. Почти невыносимо горько. А ты всегда пила с улыбкой. Мне приятно, что я могу разделить с тобой и это.
На столе, ты ведь знаешь, здесь стоит мой стол, чтобы я мог заниматься делами не отходя от тебя, лежит письмо к со-тайчо. Последняя просьба последнего сына великого дома.
Прости...
Прости меня, Хисана, я солгал.
Клялся тебе разделить с тобой вечность. Всегда быть рядом. Вечность закончилась пять лет спустя, сегодняшним ранним утром. Ровно час назад.
Я солгал: я не верю и не хочу ждать.
Ложусь, по прежнему сжимая твою ладонь. Привычно вглядываюсь в твой профиль. Окружающие предметы слегка смазаны, но он – чёткий. Так спокойно...
Держу тебя за руку. За спиной оживает сад.

***
В Руконгае становишься особенно осторожным в привязанностях – здесь слишком легко умирают.
Недолгие объятия. Осторожный поцелуй.
Отчего-то обоим очень важным кажется сдерживать уже переставшие быть детскими желания. По-прежнему ночами прижимаясь друг к другу лишь в поисках тепла.
- Если не вернусь до утра... - парень встряхивает растрёпанным хвостом ярких волос.
- Знаю, идти одной, - заканчивает девушка, - удачи, Ренджи...
Они обнимаются по давней привычке, делясь теплом, и он уходит.

Утром невысокая девушка в полном одиночестве входит в Сейрейтей.
Она не узнает, как товарищ её детских игр, верный друг и почти любовь умирал с ножом в животе среди луж и куч мусора в грязном переулке, совсем недалеко от их убежища.
А год спустя Ямамото со-тайчо сообщит ей, что она теперь часть клана Кучики.

@темы: фанфики

---

Тени

[chinpunkanpun]

Название: Тени
Автор: chinpunkanpun
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: PG-13?
Жанр: ангст, дэсфик
Предупреждения:
1) разгул авторской фантазии и, как следствие, немного АУ
2) пафос и сопли. Хотя если в фике есть Хисана, и это не ЭнЦешное ПВП, пафос и сопли неизбежны.)))
3) человечный Бьякуя (нехорошее цитатко нехорошего человека ^__^)
Саммари: Пересказ выглядел бы банально. Читайте))
Статус: закончено
Дисклеймер: Кубо-сама, это гет! И почти совсем канон! Погладьте нас где не жалко?

читать дальше?

Тени. Тени скользят по её лицу, заново рисуя. Нос, скулы, глаза, губы, морщинку между бровей. Она часто хмурит лоб, словно пытаясь что-то вспомнить, невнятно шепчет. У неё большие тёмные глаза. Словно два глубоких колодца – дна не видно. Только тьма и скользящие, еле различимые тени – прошлого, будущего, мыслей, света.
Она не обращает внимания. Не поднимает глаз и не встаёт, вообще не двигается, когда он входит в комнату, задвигает сёдзи и, садясь рядом, берёт её за руку.
Ладонь холодная и тяжёлая. Тонкие пальцы твёрдые, как дерево, и почти не гнутся. И взгляд куда-то мимо, потом вдруг – прямо на него. Светлая улыбка и негромкое:
- Ничего страшного. Такое случается. Рецу сказала, что я ещё смогу выносить ребёнка.
Он молча гладит её ладонь, пытаясь согреть. Понимая, что необходимо ответить:
- Конечно, сможешь. Унохана-тайчо знает, что говорит. А сейчас тебе нужно отдохнуть. Поспишь?
Она уже снова его не слышит. Он относит тревожно хрупкое тело на футон, укладывает, укрывает и замирает рядом, не выпуская руки.
Она засыпает послушно быстро, её дыхание спокойно. Он закрывает глаза, и на доли секунды кажется – всё как раньше. Он хорошо помнит, когда научился засыпать не один. Лежать и слушать дыхание в темноте. Постепенно в лёгкой дрёме уплывать куда-то, за эти стены, в сопровождении тихого, укачивающего звука, не дающего раствориться в чёрной пустоте, наступающей под утро.
Он многое помнит. Помнит, как они познакомились. Было просто – ждать её у реки. Она приходила рыбачить. Неделю молчать. Чувствовать, будто случайные, взгляды. Позволять себя рассматривать, не поднимая глаз от книги.
Потом девушка привыкла и не удивилась, когда он поздоровался. Ей тогда повезло, улов был неплох. Она, оживлённая, много смеялась, ляпнув, что это он принёс ей удачу. И, покраснев, предложила ему вместе поужинать. Он предугадал это развитие событий, но всё же был рад. В тот день она научила его разделывать рыбу.
Она не боялась – он приходил без кенсейкана, в простой форме. Они не рассказывали о себе. Мужчина – чтобы не вспугнуть, девушка – чтобы не вспоминать.
Он много говорил о другом. О книгах, которые прочёл, о местах, которые видел, о стычках, в которых участвовал.
И был таким, каким ей хотелось его видеть.
Однажды он вдруг понял, что напряжённой игры и роли больше нет, что можно быть обычным. Это приятно удивило. Она ему даже нравилась – спокойная, лёгкая, весёлая, мягкая. Смущающаяся своего выговора и неумения читать. Он учил её. Иногда её удавалось накормить. Духовная сила, недостаточная для шинигами, беспокойная – какая бывает у тех, кто не знает, чего хочет, неровная и неясная, то мутнела, то становилась прозрачной. Это тоже было на руку.
Она почти не удивилась, узнав, что он Кучики, наследник Великого клана, – в историях, что они читали вместе, герои часто до времени скрывали своё истинное имя. Девушка была простодушна и легко путала реальность и вымысел.
В то, что он любит её, она тоже поверила легко. Сама была влюблена давно.

Церемония бракосочетания прошла безупречно. У Хисаны были учителя и месяцы занятий. Идеальна. Он любуется ею, замечая удивление гостей. Да, глава Великого клана женится на простолюдинке. На здоровой простолюдинке, которая разбавит их затхлую кровь. И у него будет здоровый наследник. Бьякуя усмехается про себя – ни одна благородная семья ещё не делала подобного, а ведь приметы вырождения всё сложнее не заметить. Он поворачивается к своей жене. Она изящна и красива. Будто рождена здесь. Он видит, девушка смущена. Другие принимают это за подобающую ей теперь сдержанность.
Притворяться почти не приходится – она ему действительно нравится. Нравится чувствовать радость, когда он возвращается, нравятся тихие вечера вдвоём, нравится обнимать её, касаться как женщины, нравится лежать после рядом, чувствуя её тепло, тело, дыхание.
Он нравится себе, каким она его видит – уверенным, умным, надёжным. Возвращаясь в дурном настроении, он пристальней обычного наблюдает за ней: движения, взгляды, смена выражений лица во время разговора, абсолютная неспособность скрывать эмоции. Мужчина не отводит глаза. Она смущается. Он постепенно успокаивается. Жена любит его, живёт им, его прошлым, его настоящим. Он – центр мира. Для неё – весь мир. Это ему, наверное, нравится больше всего.

Он не знает, почему не заметил первым. Может потому, что стал ей доверять? Не провожал взглядом каждый жест, не всматривался в милое подвижное лицо, пытаясь рассмотреть каждую мысль?
Он удивлён, увидев в её глазах беспокойство и зарождающийся страх. Почти рассержен – кто-то посмел расстроить её? Огорчить? Обидеть?
- Бьякуя, мне надо к врачу. Ты можешь договориться с Уноханой-тайчо?.. Со мной что-то не так.
Попытка найти в ней какую-то перемену, но – ничего. Только испуг и боязнь. Подойти ближе и прижать к себе – ей это сейчас нужно, он знает – начать прощупывать её реяцу. Последнее – уже для него…
Перепроверить несколько раз. Исключая возможность ошибки. Ошибки нет, и сердце бьётся быстрее.
Сильнее обнять её. Поцелуи в макушку, висок, щёки, узкие губы. Улыбнуться, ведь и вправду хочется улыбаться.
Она смотрит теперь с недоумением.
- С тобой всё хорошо. У нас всё хорошо. Ты просто ждёшь моего ребёнка.
Слова приходят на ум банальные, неуклюжие, неловкие. Он не знает, как выразить всё, что чувствует, не умеет этого. Он совсем, целиком, полностью счастлив. Весь мир сужается, остаётся лишь их частое дыхание, её огромные глаза и его шёпот. «Ребёнок» – пока только слово, понятное разуму. Но представить, что это реальность, что он станет отцом, что задуманное начинает воплощаться…
Она расслабляется и спрашивает:
- Ты, правда, меня любишь?

Из-за болезни супруги Кучики-тайчо не может часто появляться в своём отряде. Это знают все. Когда он идет по коридору, его шаги спокойны и размеренны. Спешит ли он в поместье, потому что жене пора принимать лекарство, или просто направляется на собрание. Он задумчив, холоден, замкнут. И одинок. Потому, что у главы великого клана нет и не может быть близких друзей.
- Как здоровье Вашей супруги, Кучики-тайчо?
- Благодарю, ей лучше…
Сочувствие излишне. Любопытство оскорбительно.

У Уноханы-тайчо выверенные мягкие жесты. Выверенные мимика и интонация. Она сопереживает вам, испытывает те же чувства – все они в нужном порядке и в нужный момент появляются на её лице. Что она чувствует на самом деле, Бьякуя не может даже представить. Будешь жалеть каждого больного – и скоро врачебная помощь потребуется тебе.
- У Вашей жены больше не будет детей.
- Я знаю. Можно это как-нибудь остановить?
- Вероятность очень невелика…
Последующие слова не имеют значения. Всё уже сказано. Хисана больна. Беременность необходимо прервать – это логично. Ей сообщат, что ребёнка она потеряла – внутреннее кровотечение, сделать ничего было нельзя. Сообщит Унохана-тайчо, лично. Чтобы не возникло никаких сомнений.
Сомнений нет. Хисана кивает, так и не задав ни одного вопроса. Просит оставить её – устала, хочется спать.
Она отказывается видеть мужа. Неделю. Бьякуя рад этой передышке. У него появляется немного времени. Он может успокоиться и понять, как быть дальше.
Когда её выписывают, он почти спокоен. Не винит ни её, ни себя. Она не хотела, чтобы он видел её слезы и пустой взгляд. Он не хотел показывать своего смятения и страха.
То, что он не заметил вовремя… Этого не забыть. Несмотря на слова капитана 4 отряда, что его вины в этом нет. Генсей и обстоятельства смерти нечасто накладывают такой отпечаток на жизнь здесь. Он же не медик соответствующей специальности.
Не медик. Он просто ответственен за женщину, которую создал из той девочки, присмотренной в Руконгае. Он просто, кажется, её любит.
А Хисана кажется прежней. Только похудела, и глаза чуть больше обычного. Улыбка получается чуть смущённой, а когда он берёт её за руку, жена вдруг краснеет. Будто лет, проведённых вместе, не было. В горле пересыхает.
- Как… Как ты себя чувствуешь?
- Благодарю, Бьякуя-сама. Мне лучше. Благодарю.
Взгляд опущен. Говорит медленно, чётко выговаривая каждое слово.

Через несколько дней ему кажется, что надо начинать всё заново. Заново и иначе – тогда он не с того начал. Тогда он её не любил. Тогда ему требовалась здоровая женщина, которая родит ему наследника. Сейчас ему нужна она. Нужно, чтобы ничего не менялось. Чтобы последнего месяца, всех слов Уноханы-тайчо не было.
Вечером в спальне он слышит нервный стук деревянной рамы сёдзи и не выдерживает.
- Что с тобой? Что с тобой все эти дни? Ты боишься меня? Ты думаешь, я сержусь на тебя?
- Со мной? Со мной всё хорошо, Бьякуя-сама.
- Ты даже не смотришь на меня. Мне очень больно от того, что произошло. Я не говорю об этом только потому, что не знаю, как сказать!
Она поднимается, шуршит дорогая ткань кимоно, слишком яркая на его вкус, отвлекающая от её красоты.
- Мне очень жаль. Я огорчила Вас. Я не выполнила своей обязанности. Я…
Взять её за подбородок. Заставить смотреть себе в глаза. Наверное, он сжимает слишком сильно…
- Прекрати.
Где-то в глубине пробуждается холодная острая ярость. И желание. Он старается не думать об этом. Если не достучаться до неё сейчас, другого раза не будет. Он знает себя. Знает, что не повторит этой попытки.
- Прекрати нести бред. Да, я хотел, я очень хотел ребёнка, именно этого ребёнка, от тебя. Но я его ни разу не видел. Я узнал о нём месяц назад. А ты сейчас делаешь вид, будто он мне дороже всего и всех. Дороже тебя.
Её лицо очень близко. Она не пытается вырваться. Пальцы еле улавливают далёкие ускоряющиеся удары сердца. Видеть себя в её глазах. Видеть её впервые – за несколько дней – живой, настоящей, прежней и повзрослевшей.
- Ты, правда, любишь меня? – голос тихий, серьёзный, без положенной вежливой улыбки.

Она целует его, пока он развязывает пояс и снимает домашнее кимоно. Судорожно, чуть истерично, запоминая губами его лицо, перебирает волосы. Почти не шевелится, когда он раздевает её. Только смотрит, сжав губы, изнутри прикусив нижнюю.
Злость, мешаясь со страстью, становится сильнее. Он зол на себя – за все те дни, месяцы, годы, что был рядом и не любил её. Он зол на неё – за всё то, что придумала себе тайком.
У неё густые блестящие волосы, слишком худое тело и очень нежная кожа на плечах. У неё легкий запах цветущей сливы, чуть приторный и свежий одновременно.
Он прижимает её к себе. Целует, быстро, сильно – будто может не успеть, и что-то прервёт его. Сбившаяся простыня складками впивается в колени. Каждый миг живой, яркий, остро настоящий. За окном слышен стук содзу. В глубине дома что-то обсуждают и смеются служанки.
А ему как никогда хочется чувствовать её, касаться – самому, без отдачи. Он перехватывает её руку и заводит за спину, удерживая, лаская большим пальцем тонкое запястье. Гладит затылок и сжимает в кулаке волосы, заставляя запрокинуть голову. Шея, с выступившими косточками, очень белая и слишком хрупкая.
Он целует её: лоб, щёки, губы, подбородок. Она неделю принадлежала только их неродившемуся ребёнку. И потом, когда вернулась, тоже. А она его. Она всё ещё его, чтобы ни говорили в 4 отряде. Он всё может изменить и изменит.
Когда они опускаются на футон, она лишь смотрит и устало улыбается. Порывается обнять, но он удерживает её. Сегодня – именно так.

- Тебе не больно?
Она улыбается, чуть-чуть изогнув губы, приподнимается на локте и целует. Её волосы щекочут шею.
Он почти засыпает, когда она начинает говорить, неподвижная, лежа спиной к нему:
- Ты ведь никогда не умирал, Бьякуя? Я знаю, мы никогда не говорили об этом, но сейчас… Я помню день своей смерти. Нас, детей, в семье было трое. Все девочки. Я – средняя. Старшая, Идзуми, была от первого брака отца. Она была старше меня лет на семь и очень красивой. Это стало заметно ещё в младшей школе. Знаешь, иногда бывает, ребёнок вырастает – и вместе с детством уходит то, что привлекало внимание. С ней было иначе. Она и потом была прекрасна. А потом сошла с ума.
Хисана поворачивается, он чувствует её холодные пальцы на груди и привлекает её ближе.
- Я умерла, когда мне было 17… Идзуми занималась спортом и была намного сильнее меня. Я утонула, Бьякуя. А она держала меня под водой, пока я не перестала дышать, и смотрела, пристально смотрела мне в глаза. Я очень любила её. Очень. Намного сильнее, чем свою младшую, и она это знала… Не понимаю, почему она так со мной.
Он обнимает её, баюкает, гладит по волосам и по узкой спине, что-то шепчет.
Всё сходится. Унохана-тайчо оказалась права.

Весь следующий месяц он, Кучики Бьякуя, счастлив и старательно не думает о будущем. Он делает счастливой свою жену. У него получается. Она часто смеётся. Улыбается даже при взгляде на него, щурясь и чуть-чуть приподнимая брови. Она часто, словно ненароком, касается его.
А потом ей становится хуже. Усиливаются галлюцинации. И уже ни он, ни Унохана ничего не могут сделать. Хисана почти не покидает своей комнаты. Всё реже приходит в себя. Она словно постоянно слышит кого-то и ведёт с ним разговор – то про себя, то вслух.
Он знает, что это начало, и дальше хуже.
С первым снегом, Хисана начинает угасать. Йонбантай-тайчо, поколебавшись, говорит, что, наверное, болезнь забирает очень много сил и является причиной физического недуга. Лекарства от того, что медленно убивает его жену, нет.
Умирает она, когда начинает цвести вишня. Умирает в сознании. С улыбкой глядя на Бьякую, она проводит рукой по его лицу. Он целует её ладонь.
- Ты не спал ночью, милый?
Да. Не спал – у неё ночью был приступ. Но она этого не помнит, а он не будет напоминать о часах, когда её, выматывая, скручивала боль.
- Да. Не спал – много работы.
- Ты совсем себя не жалеешь, – рука скользит его по волосам. – Я сейчас встану, и погуляем по саду, ладно? Я, кажется, давно не гуляла. Я болею и немного ослабла.
В последних словах нет уверенности, но он кивает:
- Да, немного. Но если хочешь… В саду вот-вот расцветёт вишня.
- Как хорошо, - она счастливо жмурится. – И воздух будет пропитан этим запахом, а потом лепестки будут всюду летать, путаясь в волосах, опускаясь в чай.

- Да, милая, всё будет. Обязательно.
Она так и перестаёт дышать – с улыбкой, мечтательно зажмурив глаза. А воздух наполняется ароматом распускающихся цветов.

@настроение: "что-то кончилось" (с)

@темы: фанфики

---

Выполнение заявки.

[Black Wolfy]

Заявка вынесла мне мозг, выношу теперь его вам. С удовольствием почитаю ваши версии на тему.

Название: -
Автор: Черный Волчонок.
Бета: -
Рейтинг:PG
Пейринг: Бьякуя/Хисана.
Краткое содержание: по заявке, ключевое слово – убийство.
Дисклеймер: персонажи не мои, не претендую.
Предупреждение: Возможен ООС (и АУ, в силу моей непросвещенности).
Отказ от критики: принимается только конструктивная критика относительно проблем грамматики, орфографии, ошибок в речевых оборотах и т.д..
Размещение: разрешено ТОЛЬКО с оповещением автора кем и куда выкладывается.

Читать

Шум ливня заглушает звенящую тишину, неверные блики редких фонарей рябят перед глазами, жмутся к мокрой дороге деревья. Стонет израненная потусторонними клыками земля, злится на тебя небо, нескончаемый поток мнет жухлую траву, плачет хрупкая девушка. Вода окутывает мутной пеленой, лишь салатовое кимоно маячит светлым пятном. Мыслей нет, сознание опустело, в нем завывает ветер, ударяясь о невидимые стены, раздирая плоть о несуществующие прутья. Клетка из твоей совести на одного или на тысячу, не важно. Только хриплые рыдания и налипшая грязь на нежной ткани.

Словно в молитве к тебе обращаются синие как ночное небо глаза, в них черное, мертвое отчаяние, его не могут смыть ни слезы, ни ливень. Нет, не к тебе. Туда, гораздо выше, в пронзаемую молниями хмарь, дух смерти не доступен ее взгляду. Бледные руки безнадежно пытаются согреть остывающее тельце, в ударах грома издевательский смех. Тварь не спешит показаться, ты спешишь атаковать.

Нет сил стоять, нет сил слушать частые всхлипы, невыносимо быть причиной чужого горя, не выполнен долг – опоздал. В ушах пронзительный крик, опоздал... снова и снова опоздал! Ты рвешься вперед, там густая тьма, вязкий запах гнили и белая маска, в узких прорезях золотом сияет презрение, азарт и злоба. Рык, низкий, утробный, от него закладывает уши и странно понимать, что он твой, как и ярость, и отражение клинка на глянцевом панцире. На острых когтях все еще человеческая кровь, она падает ядовитыми каплями, лишившись внезапно исчезнувшей опоры, черными искрами распадается безжалостный убийца.

И снова лишь дождь и чужая тоска. Она просачивается под кожу, она проникает в вены, бежит с кровью к сердцу, замедляет мысли и движения. И кажется, что ты сам готов ругать безжалостное небо за горькие слезы на чужом лице. В ее руках причина скорби, не смотри на нее, она убивает и разъедает тебя изнутри, воздух в легких пропах тленом и размывается соленой влагой, не смотри. Но вокруг тьма, мокрая земля комьями липнет к бьющемуся в агонии телу. Красивая и погибшая.

Резкий как вспышка молнии блеск стали, и наваливается липкая тишина, в горле тошнотворный ком отвращения к самому себе, но это единственное, что он может сделать. Не похожий на милосердие путь к воссоединению двух душ, и вечная вина скрутит напряженные нервы. Он может лишь встретить ее там, и чтобы хоть как-то унять резкую боль, закрыть от ужаса в знакомом мире. Самонадеянно, эгоистично, греховно. И лишь за тем, чтобы похоронить вновь и выть как когда-то она, пытаясь согреть остывающее тело.

@темы: фанфики