Вступительное

[Vibrant Amoeba]

Аффтор: Тик
Название: Встречи
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: G
Размер: драбюбл
Саммари: Увидеть ее снова – нереально.
Жанр: романс с ангстом
Комментарий: От Тика -  bezjalosny_fossy
Дисклаймер: Кубо - кубово.

Увидеть ее снова – нереально. Ведь все нереальное имеет свойство происходить именно тогда, когда полностью уверишься в полной абсурдности и нереальности такой возможности. Но…
Встретить случайно в толпе, узнать и пройти мимо, потому что не имеешь право снова войти в ее жизнь, которая давно тебе не принадлежит…
Все же не удержаться, обнять, ощутить биение пульса, целуя тонкие запястья ей, ничего не понимающей, что происходит. И уйти, не оглядываясь. Постараться забыть.
Вернуться спустя годы, чтобы увидеть, как она счастлива с другим. Наблюдать за чужим семейным счастьем, знать, что она растит не его детей.
Она его видит, кстати. Он так думает. Порою он ловит на себе ее удивленные взгляды. Но она никогда не пытается выяснить, кто за ней наблюдает. Будто для нее это в порядке вещей, что кто-то за ней присматривает.
Впервые они встречаются взглядами, когда она, уже старая и окруженная внуками, покидает свое тело. Прежде чем отправить ее в Общество Душ, он целует ее тонкое запястье. Она говорит «спасибо».
Они обязательно встретятся снова в Обществе душ. Он уверен в этом и, зная это, терпеливо ждет.
Ему только и остается ждать и надеяться, что нереальное снова произойдет.

@темы: фанфики

---

Исповедь (Бьякуя/Хисана)

[Black Wolfy]

Название: Исповедь.
Автор: Черный Волчонок.
Бета: -
Рейтинг: R.
Пейринг: Бьякуя/Хисана.
Краткое содержание: … мое виденье отношений данной пары.
Дисклеймер: персонажи не мои, не претендую.
Предупреждение: Возможен ООС (и АУ, в силу моей непросвещенности).
Отказ от критики: принимается только конструктивная критика относительно проблем грамматики, орфографии, ошибок в речевых оборотах и т.д., мысли на тему: «А мне кажется, все было не так», - не рассматриваю, это мое виденье, и мои фантазии.
Размещение: разрешено ТОЛЬКО с оповещением автора кем и куда выкладывается.

Читать

Она уже едва дышит. Он держит ее за руку и просит молчать, ведь на слова ей требуется столько усилий, отнимающих оставшиеся мгновенья жизни. Но она не останавливается, ей необходимо рассказать последнюю, самую страшную тайну. Ту, что день за днем гнала ее из дома и заставляла бродить по самым неприглядным улочкам Руконгая. Ей вдвойне сложно говорить – постыдный грех давит, сжимает горло, и она знает, что уже не успеет его искупить. Она пойдет на перерождение с тяжким грузом прошлой жизни. И он покорно слушает. Слишком мало в своей жизни он слушал и еще меньше слышал, но упустить последние слова возлюбленной не имеет права так же, как и не выполнить ее единственного желания.

Тихий голос замолкает, ладонь в его руках безвольно расслабляется, не слышно более слабого дыхания, он практически кожей чувствует, как по крупицам уходит тепло из дома, с таким трудом согретого ею. Еще несколько мгновений он не верит, ждет,… ждет, что холодные пальцы судорожно сожмут его руку, на приоткрытых губах заиграет нежная улыбка, а любимые глаза подарят ласковый взгляд. Ждет, что сам проснется и, вытирая холодный пот с лица, услышит рядом ровное дыхание, а переведя взгляд, увидит мирно спящую жену, доверчиво прижимающуюся к нему.

Но жестокий мир не дает надежды, душит в кольцах реальности, из глубины рвется крик, и он едва успевает его остановить. Практически не слышен мужской всхлип, и никто никогда не узнает, что холодный глава клана Кучики умеет плакать.

__________________________________________________________________

Она появилась в его доме благодаря четкому расчету. Положение и возраст обязывало обзавестись супругой и появляться в обществе вместе со спутницей. Сваха сбилась с ног, подыскивая невест, которые раз за разом получали сухой отказ. Старейшины сердились, а Бьякуя не имел ни малейшего желания, возвращаясь после службы, выслушивать бесконечные капризы высокородных изнеженных дам. Жену он воспринимал как некое украшение, навязанное этикетом, но раз был выбор, то оно не должно было мешать или раздражать его.

«Богатые люди выбирают золото», - говорил его дед. – «Очень богатые платину, а люди с хорошим вкусом серебро». Фраза засела в душе и не желала мириться с доводами разума. От пышных, ярких, несомненно, по всем стандартам красивых девушек его мутило. Он не мог дать точного ответа, почему, вопреки мнению старейшин и к жестокому разочарованию свахи, привел в дом буквально подобранную на улице неприметную, худенькую и совсем юную женщину. Но она у него ассоциировалась именно с серебром: с маленькой изящной брошью, которую приколол и благополучно забыл, с аккуратным кольцом, которое не мешает сдержанным движениям рук, или же с семейным браслетом, не пережимающим запястье, но и не спадающим к кисти.

Была сыграна скандальная свадьба, но проходящее время успокаивало круги на воде, жизнь постепенно входила в прежнее русло. И Бьякуя с облегчением осознал, что не ошибся с выбором. Девушка идеально подходила на отведенную ей роль, скользила за ним молчаливой тенью, не добавляла шума и суеты в пропитанный спокойствием и тишиной дом, покорно выполняла все, что от нее было нужно. И он незаметно для самого себя привык. Привык к тому, как за ужином она наливает ему чай, как неизменно исчезает из комнаты, не навязывая свое общество, как тихонько выскальзывает на крыльцо, когда он уходит утром, и провожает долгим взглядом, пока длинные одеяния не скроются за поворотом. И чувствуя спиной этот взгляд, он возвращался вечером домой, подгоняемый неоформленным ощущением, что его ждут.

* * *

Впервые она вторглась в его обособленную жизнь спустя несколько месяцев после свадьбы. Бьякуя внимательно просматривал входящие документы и был полностью погружен в работу, когда ему сообщили, что пришла его жена. Минутное раздражение смешалось с беспокойством, вдруг случилось что-то в поместье?!

Он коротко кивнул, и его лейтенант пропустил в офис хрупкую фигурку, прижимающую к груди теплый плащ. Она тихо, на грани шепота, попросила прощения, проговорила что-то на счет портящейся погоды и, оставив на боковом стуле сверток, бесшумно исчезла в дверном проеме, так ни разу и не оторвав от пола взгляд.

Еще несколько минут он смотрел на задвинувшиеся седзи, пораженный этим проявлением неуместной, казалось бы, заботы, а потом вернувшийся лейтенант сдержанно заметил: «Красивая у вас жена, Кучики-тайчо». «Да, красивая», - мысленно согласился он, возвращаясь к документам и стараясь не думать о странном поступке по сути чужой для него женщины. Тогда впервые ему от чего-то стало неудобно.

* * *

Спустя некоторое время Бьякуя освободился со службы раньше, чем обычно и возвратился домой к полудню, неся в руках одинокую белую лилию, в непонятном порыве купленную для жены. Он не заметил, как невзначай стал наблюдать за девушкой из окна своей комнаты – она медленно бродила по саду и всегда останавливалась у небольшой клумбы с этими цветами, касалась их лепестков, снимая вечернюю росу, и подолгу могла неподвижно стоять рядом, слегка склонив голову, будто преклоняясь перед их чистотой. Какого же было его удивление, когда старый слуга сообщил, что госпожа еще не вернулась с ежедневной прогулки в Руконгай.

Пара часов ожидания породили уйму неприятных вопросов и еще более неприятных ответов, он практически не находил себе места, благодаря стальную выдержку, которая не позволяла вскочить из-за стола и начать мерить шагами кабинет. Хуже было то, что он не мог понять, что порождает в нем это смятение. Незнание, беспокойство или… ревность?

Когда же уставшая она все-таки вернулась, он навис над ней грозовой тучей, обжигая ледяным взглядом и словами. Девушка дрожащим голосом обреченно просила прощения, а когда подняла на него свои синие глаза, в них было столько странной тоски, что холодно отчитывающий ее Бьякуя осекся на полуслове. Все сомнения и домыслы мгновенно пропали, словно слой пыли, смытый весенним ливнем. «Ты теперь моя жена», - сухо проговорил он. – «Не выходи за пределы поместья одна». Она удивленно дернулась, губы приоткрылись в желании что-то сказать, но передумали, и с них слетело только: «Благодарю вас, господин Кучики». На несколько мгновений она замерла в поклоне, а после, увидев, что он отвернулся, тихо выскользнула за дверь. Лилия на его столе так и засохла, но это было уже не важно, он приносил ей другие цветы.

* * *

К тому моменту, как это случилось, они были вместе почти год.

Его часто как молодого капитана посылали на грунт разбираться с особо сложными случаями, обычно они ограничивались встречами с большими группами пустых и много времени не отнимали, верный Сенбонзакура неизменно крошил врагов. В тот раз им повезло меньше, попавшийся холлоу оказался невероятно сильным и стальные лепестки практически не наносили ущерба, большинство кидо отражалось от крепкой шкуры. Удача не благоволила – пришлось очень тяжко. Самым обидным стала глупая допущенная ошибка, едва не стоившей ему жизни.

Спустя несколько дней проблема была решена, вернувшись в Общество Душ, Бьякуя надменно отказался от госпитализации, позволив лишь поверхностно залечить раны. С детства осталась твердая уверенность, что получаемые повреждения есть расплата за содеянное, даже если ты не до конца понимаешь, в чем виноват. Тем не менее, Унохана-тайчо настоятельно попросила его отдохнуть и несколько дней не нарушать постельного режима, пока тело не заживет до той степени, когда его уже не будет мутить от каждого шага.

Бьякуя вернулся в поместье поздней ночью и в очередной раз поразился, как его жена, не обладая и малейшими признаками реяцу, может так точно чувствовать его присутствие. Растрепанная, босая, в одном спальном юката, она кинулась к нему через половину сада, пока он, стараясь сохранить твердость в походке, пытался добрести до дома. Вот девушка замерла в паре шагов, не решаясь подойти ближе, а в расширяющихся глазах постепенно нарастал панический ужас. Начала что-то бессвязно лепетать, но слов сквозь шум ветра не слышно. Чего она так боится? Неужели запятнанного кровью хаори?

Мир потерял четкость, клумбы и усадьба опасно накренились на бок, мелькнула последняя очень странная мысль на грани бреда: «Как она так быстро и безбоязненно может двигаться по такой наклонной поверхности?» И его настигла тягучая тьма забытья, без снов, без тревожных мыслей, без глупого страха и навязчивого шепотка. Он не помнил, как на крик выбежали заспанные слуги, как помогли молодой госпоже отнести его в дом и бережно уложить на футон – ровным счетом ничего, пока медленно, словно разливаясь змеиным ядом по телу, к нему не вернулись боль и сознание.

Сквозь приоткрытые седзи в комнату струился робкий луч лунного света, выхватывая из темноты размытые очертания предметов: изогнутые ножки стола в углу, изъеденную барельефом стену напротив и тонкую, ссутуленную фигурку рядом. Неосознанно дернулась рука, ладонь еще помнила тепло чужих пальцев, едва касавшихся кожи, тихий шорох – девушка вздрогнула, прикованный к окну взгляд упал на него.

В ее судорожных движениях не было привычной размеренности и спокойствия, просидев с ним не один час, она растерялась, не зная, что делать теперь. С губ сорвалось практически отчаянное «Господин Кучики», девушка, снова схватив его за руку, тут же испугалась своей несдержанности, но прежде, чем успела отдернуть дрожащие пальцы, он сжал ладонь, не позволяя ей этого сделать. Она замерла, опущенная голова, упавшая на лицо челка, изредка вздрагивающие плечи, не заглянуть в глаза, а почему-то так захотелось.

«Сколько прошло времени?» - голос сухой как пересохшие губы, на большее сил не хватило.

«Более суток, господин Кучики» - официальное, привычное обращение вдруг начало резать слух, наверное, это был вызванный жаром бред, порождающий уйму не имеющих ни какого значения вопросов и желаний.

«Ты все время была здесь?» - на этот вопрос он и так знал ответ, но оставаться в звенящей тишине было невыносимо.

Мгновения молчания и едва слышное, смущенное «да», и сразу за ним поток извинений, казалось, она готова просить прощения каждый раз, когда не уверена в правильности своих поступков… на всякий случай. Он закрыл глаза, похоже, его опять начало мутить, тяжесть в висках перерастала в давящую боль, но это не помешало задать давно мучавший вопрос:

«Почему ты все это делаешь?» - и, предугадывая возможный ответ, - «жена не обязана…»

Растерянный взгляд, то приоткрывающиеся, то закрывающиеся губы в немом ответе, который невозможно прочесть, начали влажно блестеть большие глаза, теплые пальцы в руке сильнее задрожали.

«Я хочу знать ответ», - практически приказ, он сам не понимал, что хотел услышать, но плохо разбираемые через учащающиеся всхлипы слова, наконец, донесли до него смысл происходящего.

Лгут люди, лгут великие писатели, лгут поэты. «Люблю». Разве можно описать огненный ком внутри, растекающийся по телу раскаленной магмой один скупым словом?! Разве можно пробиваемые, словно электрическим током, нервы втиснуть в рамки короткого понятия?! Разве можно рвущееся из тесной клетки ребер сердце и ощущение вновь обретенного дыхания заковать в малодушный термин?! Глупо, нелепо, абсурдно…. Это слово он никогда не повторит, потому что оно… слишком простое.

Она порывается встать, ломаным быстрым движением, но он не выпускает ее руки, в бессознательном порыве тянет на себя, пусть только не уходит. Девушка практически падает, Бьякуя ловит ее и одним движением обхватывает хрупкое тело, прижимая к себе. Горячее дыхание на груди, чужое и такое родное тепло, судорожно вцепившиеся в ворот его юката пальцы. Он не знал как пахнут ее волосы, теперь, прижимаясь щекою к ее затылку, знает. Теперь знает, что есть только одно определение всему, что с ним происходит, только одно описание этому счастливому томящему чувству:

«Хисана», - девушка вздрагивает, а он вновь проваливается в ненавистную тьму беспамятства.

* * *

Как странно ухаживать за собственной женой. Она принадлежала ему и перед людьми и по закону, но как, оказывается, сложно лишний раз коснуться ее, и в ответ на смущенную улыбку, снова чувствовать себя неуверенным мальчишкой.

Больше он не наблюдал за Хисаной из окна, когда та гуляла по саду. Он бродил по узким тропинкам вместе с ней, ловил изящные руки и целовал тонкие пальцы, а она не опускала глаз и нежно улыбалась ему, когда ладонь мужчины любовно обнимала за тонкую талию и притягивала к себе. Никакими словами не описать то теплое чувство, возникающее, даже если просто находишься рядом, можешь без стеснения наблюдать за ней, убирая непослушную прядь с лица, невзначай касаться пальцами мягких губ. Но со временем этого стало недостаточно.

К тому моменту он ни разу не переступал порога ее спальни. Даже в первую брачную ночь, когда слуги расстелили для них большой двуспальный футон, девушка до рассвета просидела на нем одна, ожидая супруга, но тот так и не появился. Тогда ему не было дела до нее, она не интересовала Бьякую. Теперь ситуация в корне изменилась, и ему было неловко вдвойне, потому что он догадывался, какими домыслами и предположениями изводила себя в ту ночь брошенная собственным мужем женщина.

Но даже томимый грызущим чувством вины, ежедневно купаясь в потоках теплого обволакивающего счастья, излучаемого девушкой, он понимал – сдерживаться становится все сложнее. Еще большим грузом на плечи ложилось осознание, что конечный выбор остается за ним, тихая покорная Хисана подчинится, но не нарушит ли это установившуюся гармонию, которая казалась такой хрупкой, когда по телу растекалось сладкой патокой желание.

И однажды он не удержался, незаметно для себя переступив лично проведенную черту целомудрия.

Девушка в тот вечер как обычно бесшумной тенью проскользнула к нему в кабинет, когда Бьякуя дописывал ответ на пришедшее прошение от главы другого клана. Судя по чернеющему за окном небу и крупным звездам время близилось к полуночи.

«Уже поздно, Бьякуя-сама», - тихий голос журчащим ручейком ласкает слух, она присаживается рядом, и в ее глазах мелькают искорки беспокойства. – «Что-то случилось?»

«Нет, милая», - он берет ее руку в свои и греет дыханием маленькую ладонь. – «Просто остались незаконченные дела, ничего важного, ложись спать».

Наклоняется, чтобы едва коснуться уголка ее рта, безмолвно желая доброй ночи, и выпустить из не успевших сомкнуться вокруг тоненькой талии объятий, но в мираже иллюзорной близости, на мгновение прикрыв глаза, затягивает поцелуй, и тот перестает быть невинным. Язык скользит по неплотно сомкнутым губам, настойчиво требуя большего, и девушка дергается – рефлекторная реакция на незнакомое действие.

В неудержимом порыве он притягивает ее за затылок ближе, не позволяя оборвать сладкую негу, ловит удивленный вздох, и мягкие губы поддаются. Кажется, совсем недавно она пила травяной чай, иначе, откуда этот легкий немного терпкий привкус. Хисана отвечает ему, нерешительно, медленно, словно испытывая себя, тонкие пальчики касаются щеки, гладят лицо, скользят вдоль висков за уши, перебирая шелковистые пряди. А он не может оторваться, целует, целует… вот уже подбородок, скулы, пульсирующую жилку на шее, осторожно, но в то же время повелительно, ненасытно….

Девушка откидывает голову назад, позволяя мужчине ласкать себя, касаться языком ямочки у ключиц, нежной впадинки между грудей, скользить руке возлюбленного под край дорого кимоно. Туго затянутое оби мешает, ограничивает и словно напоминание о страхах заставляет его оторваться от желанной женщины.

«Извини меня», - слетает с помнящих жар ее тела губ, руки ослабляют хватку и безвольно падают с худеньких плеч. Хисана непонимающе смотрит на него, в синих глазах отблески едва улавливаемого удивления, смешанного с разочарованием. «Супруг мой», - шепчет она на грани слышимости, - «Бьякуя-сама». Короткий всхлип, и девушка прячет лицо у него на груди, прижимается всем телом. А он проклинает себя за то, что как бы ему не хотелось вечно находиться в теплых объятиях, замерев и затаив дыхание, ставшая ненавистной мужская натура будет требовать игры по своим правилам, будет ломать и комкать практически идеальную, отточенную годами выдержку, и, наконец, заставит либо сдаться, либо разорвать кольцо нежных рук, так трепетно касающихся его.

Удары сошедшего с ума сердца отмеряют неверные секунды, время движется мучительно медленно, растягиваясь в столетия, и ее тихий немножко охрипший голос, заставляет Бьякую вздрогнуть. Ей тоже сложно и неимоверно страшно, но сданные богами карты по одной вскрываются, и, как оказывается, она гораздо храбрее него самого. «Не отвергайте меня, прошу вас», - вот и ответ. Выбор, на который ему не хватило решимости, сделала она. Прижимающая к земле гора исчезает, словно пронзенный клинком пустой, и он за головокружительной легкостью не замечает, как судорожно его пальцы рвут причудливый узел оби, не в состоянии кропотливо его развязывать.

Он уже даже не целует ее, буквально подмяв под себя – прижимается лицом к маленькой груди, плоскому животу, к сведенным пока еще коленям, вдыхает пряный женский запах, чувствует, как хрупкое тело благодарно отзывается на хаотичные прикосновения. Девушка куда менее смущенно отвечает на настойчивый поцелуй и покорно позволяет мужской ладони скользнуть между ног.

Сложно, практически тяжко сдерживаться, но он не может позволить себе сделать ей больно, и, слушая сдавленные стоны, овладевает только после того, как явственно ощущает проходящую вдоль девичьей спины дрожь нетерпения, а слетающие с приоткрытых губ звуки не начинают напоминать жалобное томящее поскуливание.

Позже ночью, лежа уже в спальне и прижимая к себе спящую измотанную жену, он, отдаваясь в распростертые объятия сна, ловит последнюю мысль, которая заставляет его улыбнуться. Ведь многое загадочное и ставшее неясным в, казалось бы, уже изведанном мире связано с ней, его единственной.

* * *

Когда человек счастлив, время для него останавливается, и он уже не замечает, с какой на самом деле дикой скоростью оно утекает сквозь пальцы. Но потом, очнувшись от блаженного беспамятства, вдруг приходит самое страшное осознание – не вернуть того, что было неисправимо исковеркано и порушено жестоким тиканьем часов.

Как давно поселилась в ней эта болезнь, он не знал, но признаки ее пробуждения были на лицо – Хисана начала бледнеть, цвет спал с лица, она стала походить на беззвучно скользящего по дому призрака. Потом слабость не позволила ей более выходить за пределы поместья, и девушка совсем зачахла от невыносимого безделья. Часто теряла сознание, порой, чтобы добраться с одного конца дома до другого, ей приходилось не раз останавливаться для минутного отдыха, все чаще, все дольше….

Он сбился с ног, пытаясь найти причину скоропостижного развития хвори: приводил в дом знаменитых лекарей, находил в Руконгае старых целительниц, обладающих неподдающимися объяснению способностями, обращался в четвертый отряд, но все было тщетно. Все они только разводили руками, не в силах определить даже природу самого заболевания. Вечно грустная Унохана-тайчо, осмотрев девушку, тихо сказала ему в коридоре: «Видимо, пришло ее время», - и ушла, а он остался стоять перед закрытыми седзи в безмолвном желании рвать на себе волосы и выть раненым зверем.

Он бы отдал ей свои силы, принял бы ее болезнь, если бы только мог, если бы только была надежда на самое призрачное спасение, но все оказалось бессмысленным. Глава самого могущественного из четырех благородных кланов не имеет права на счастье, оно не уживается под одой крышей с титулами и богатством. Остается только ненавидеть жизнь за то, что не смог поделиться ею с единственным, самым важным человеком – его проклятье ударило совсем не по нему.

________________________________________________________________________

Кровь пропитала одежду, та влажно липнет к телу, наполняя воздух приторным душком смерти. Силы медленно утекают, капая с пальцев и лезвия Шинсо. Рядом чей-то крик, сквозь плотную пелену тумана, внезапно его окутавшего, не разобрать чей, не понять о чем. Тонкие руки цепляются за хаори, пытаются удержать, но и им не хватает сил, он понимает, что медленно опускается на землю. В замутненном сознании мечутся умирающие вместе с ним слова, которые необходимо сказать, он обязан успеть, ведь девочка единственная, кто имеет беспрекословное право на всю правду, занесенную пылью времени.

Уже лежа на расстеленной циновке под пристальным взглядом капитана четвертого отряда, он все же собирает остатки воли. В заледеневшей за десятилетия душе бьется цепляющийся за жизнь призрак того, кого больше никогда не будет. Он так и не смог отпустить ту, что была ему дороже жизни, эгоистично заперев в клетке воспоминаний и вечного траура. Но вот в дающейся с трудом речи проскальзывают совсем несвойственные ему интонации, превращающие сухую, необходимую информацию, нужную ей для вступления в наследование, в нечто похожее на исповедь.

Сквозь боль и заполняющую сердце пустоту он чувствует, как дрожат хрупкие руки, прижимающие к груди его ладонь, закрывает глаза, чтобы не видеть слезы на юном лице. Теперь у него не осталось обязательств, больше его ничто не держит: все клятвы исполнены, все грехи осуждены, все секунды отсчитаны. И он рвется к холодным объятиям, чтобы пройти по тому же пути, что и она, пятьдесят долгих лет являющаяся к нему во снах.

Говорят – умирающий человек видит перед глазами всю свою жизнь, как последний шанс для покаяния. Ложь. Он не видит ничего, кроме густой вязкой тьмы, которая засасывает в себя, застилает глаза, забивает уши, льется в горло, отбирает последний судорожный вдох. Где-то на задворках гаснущего сознания приходит понимание – он не достоин даже попытки, ему не искупить грехи, даже теперь.



P.S.: Казалось бы, ему стоит возненавидеть судьбу за то, что не дала уйти и воссоединиться с возлюбленной, что даже смерть не пожелала марать о него свое холодное безжалостное оружие, но вместо этого в душе греется внезапное спокойствие и умиротворение, а там, где столько лет хранилась боль, по капле ежедневно просачиваясь в кровь, теперь медленно разрастается сладкое, вязкое словно мед тепло. Такое же, как и то, что чувствуют пальцы, касаясь простыни со следами знакомой реяцу. Она не дождалась его пробуждения, но, возможно, это к лучшему, ему необходимо разобраться с глупыми вопросами, ответы на которые он успел забыть.

Конец?

@темы: фанфики

---

немного арта

[Я Фосса]

Сайт автора/галерея: www.syunsouen.web.fc2.com
Персонажи: Кучики Бьякуя, Кучики Хисана
Рейтинг: G

ещё 4

@темы: фанарт

---

アヤトリ

[На Взлет!]

Источник:блог автора.

Посмотреть на Яндекс.Фотках

@темы: фанарт

---

織 и ちよこ

[На Взлет!]

織
Источник: pixiv
Название: Спокойной ночи

Посмотреть на Яндекс.Фотках
ちよこ
Название : Котацу

Посмотреть на Яндекс.Фотках

@темы: фанарт

---

サクライ

[На Взлет!]

Источник: pixiv

Посмотреть на Яндекс.Фотках

@темы: фанарт

---

внесу и я вклад в сообщество..

[matsu [taicho]]

1.
Автор фанарта: Я
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: да нулевой) G
от автора: Совсем совсем новое, свеженькое)
Идея о вечной любви, поэтому спиралевидные часы на фоне.
и еще - Бьякуя без намека на улыбку у меня почти никогда не выходит, так что..

если не страшно, вот

Eternal Love by ~Taicho-361 on deviantART

2.
Автор фанарта: Я
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Рейтинг: G
Комментарий от автора: Старое, еще этой осени, рисовалось для плохой я адвокат
Хисана не самая удачная

тут

Byakuya and Hisana by ~Taicho-361 on deviantART

@музыка: Ryotaro Okiayu - White Message

@темы: фанарт

---

оружейный драббл

[_plohoyaodvokat_]

Автор:  плохой я адвокат
Бета: нет, вакантно))
Пейринг: самый правильный
Жанр: романсоагнстофлафф
Рейтинг: PG-15, наверное. нц-100 за полуобнаженного Бьякую с бокеном!
Размер: драббл
Размещение: ссылку дайте, покормите мое тщеславие)
Дисклеймер: Кубо-ками-сама
От автора: не могу не внести свой скромный вклад. писалось на фразу "ты меня недооцениваешь", но на фест не попало - ничего не осталось от заявки. и еще: полцарства и/или полсовести за иллюстрацию! оно вторую неделю не дает мне покоя


Удар. Блок. Разворот. Мельница. И выпад, неотвратимый, как судьба.

Хисана завороженно наблюдала за мужем из-за неплотно закрытых дверей додзе.
Он не запрещал ей приходить сюда - должно быть, не подумал, что ей придет в голову. Знал ли он, что ее тянет к нему, как мотылька на огонь?

- Хисана!
Улыбка, забранные в хвост волосы, спущенное с плеч косоде, чуть учащенное дыхание - он был прекрасен.
- Скоро я начну думать, что ты мечтаешь стать воином. Сколько можно подсматривать?
Она покраснела и потупилась - неужели заметил? Да, он чувствует ее, как бы ни была она слаба, но за две недели почти поверила... почему он здесь, рядом с ней? Обычно после тренировки - пара минут в онсене и дела...
- Любопытство даже заставило меня закончить раньше.
Он в прекрасном настроении. Что бы такое сказать, чтобы побыть с ним подольше?
- А почему нет? Бьякуя-сама, научи меня какому-нибудь... приему!
- Ну... ты сама напросилась. Бери бокен, кои. Если сможешь удержать, конечно.
- Ты меня недооцениваешь, Бья...
- Это я уже слышал.
Глядя, как она подходит к длинной стойке с бокенами, путаясь в полах драгоценного кимоно, и придирчиво рассматривает рукояти, отполированные его рукой, он, кажется, начал вспоминать, что такое смеяться в голос.

Белый тигр ждал лань, поигрывая тупым деревянным клинком.
Она наконец выбрала и подошла, спотыкаясь.
- Нападай.
Она обескураженно посмотрела на него... на свою руку с бокеном... снова на него.
- Не могу...
- Это _ты_ меня недооцениваешь. Если сделаешь мне больно, сложу все полномочия на советников, поселюсь на женской половине и научусь вышивать.

Это было даже почти обидно.
Она зажмурилась и рубанула наискосок воздух перед собой; по инерции сделала пару шагов, теряя равновесие...
Теплые сильные руки удержали и развернули спиной к стене.
- Ничего. Я знаю прием, который у тебя точно получится. Удар сокола - нравится название?
Она медленно кивнула.
- Смотри.
Он отпустил ее и вышел на середину додзё.
Доски молчали под его ногами.
Если бы он попросил повторить, она бы не смогла.
Двумя руками он медленно и торжественно, плавным слитным движением поднял бокен над головой...
...и опустил с размаху.
- Страшный-удар-неотвратимый-как-судьба!


...Она не заметила сквозь смех, что на лицо его вновь легла тень.
Он отбросил деревянный клинок, стремительно подошел к ней, наклонился, обнял, поднял над полом - ножки в белоснежных таби беспомощно повисли в воздухе - и поцеловал так, что от сумасшедшей нежности почти остановилось сердце.

- Время. Жди меня, хорошо?
- Да, кои...

Он давно исчез за дверью, а она все сидела, закрыв глаза, на корточках у тонкой стены.
Потом встала, подняла его бокен, обняла крест-накрест, потерлась щекой о рукоять и задумалась.
Почему для него так важно слышать ее обещание ждать - он ведь все и так понимает...

@темы: фанфики

---

Флудилка

[smerti net]

...она и есть, собственно. добро пожаловать в комментарии!

---

Тысячный журавлик

[Эрелин]

Название: Тысячный журавлик
Автор:  Эрелин Шаднах
Бета-ридер :  Кучики-доно
Бета: нет и не будет
Псевдопейринги: Бьякуя/Хисана, Бьякуя/Ренджи
Рейтинг: отсутствует.
Предупреждение: флафф. Много флаффа. И немного ангста
Разрешение: узнаем у автора
От автора: Это могло бы быть хорошим произведением, если бы оно писалось тогда, когда я им горела, а не спустя неделю.
Критика: за каждую найденную ошибку/неточность/и т.п. я буду благодарить долго и нудно


Бьякуя вспоминает об этой легенде случайно, только тогда, когда с удивлением нащупывает в глубине ящика шероховатую фигурку, сделанную из желтой, почти выцветшей бумаги. Обычный журавлик, такие делают многие, вот только.…
Этого журавлика сделал не Бьякуя.
Кучики как-то рассеяно вертит в руках маленькую птичку, бережно держа ее за крылья. Она выглядит так, будто готова рассыпаться в любое мгновение, от любого неосторожного прикосновения. Бьякуе кажется это святотатством: позволить хрупкому журавлю так глупо погибнуть. И поэтому он откладывает его в сторону, а не выкидывает, резко смяв его бумажные перья.
Невольно вспоминается детство, а точнее, тот период, когда Бьякуя буквально заболел красивой легендой о тысячах журавлях. У него тогда не было особых желаний, но детское любопытство заставляло его складывать и складывать бесчисленных журавлей. Безумно хотелось узнать: не врет ли легенда, сбудется ли желание, каким бы оно не было?
Но все же Бьякуя забросил это занятие, забыл о легенде, увлекся чем-то другим. Ведь юношеский пыл не терпит что-то скучное и монотонное.
…Кучики вздрагивает, встряхивает головой, понимая, что вот уже как несколько минут неотрывно смотрит на желтого журавлика. Тот лежит тихо, неподвижно, но в легкой полутени, в потертых сгибах будто бы таится еще движение. Жизнь.
Бьякуя с резким выдохом отметает странные ассоциации и, собрав необходимые документы, выходит из кабинета.
"Глупости", - думается ему, а рука словно сама, независимо от хозяина, бережно кладет журавлика в карман.

В шестом отряде последнее время все избегают друг друга. Невольно говорят тихо, едва ли не шепотом. Не смотрят друг другу в глаза.
Старательно отводят взгляд от пустующего стола фукутайчо.
Капитана рядовые обходят стороной, стараясь по возможности не беспокоить его. Он и сам всех избегает, с трудом выдерживая рабочий день в своем кабинете. Все время хочется выйти, лучше всего – уйти в поместье, запереться там, не выходить. Никого не видеть, не слышать ничего, просто сидеть, думать о постороннем. А день тянется медленно-медленно, он похож на нескончаемую пытку. И таких дней – множество, похожих как две капли воды.
Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, Бьякуя неосознанно начинает складывать журавликов. Старается шелестом бумаги и случайными воспоминаниями заглушить свой внутренний голос, который бьет необычайно метко: "Ты виноват, ты отпустил!". И, как не удивительно, это ему почти удается.
Второй раз он поддался обаянию этой старинной легенды уже в Академии. Тогда терпения у Бьякуи хватило побольше: он смастерил около трехсот таких птичек, добавив их тем самым к уже сделанным двумстам.
…Когда рабочий день закончился, Бьякуя рассеяно раздал двадцать с лишним журавликов офицерам, встреченным по дороге.
До тысячи оставалось не так уж и много.

Этот журавлик – тот, который Бьякуя нашел в ящике – был подарен Хисане. Как только эта птичка оказалась там, Кучики не знал, но она вполне успешно всколыхнула всю память.
…Хисана замерла несколько испуганно, когда Бьякуя вошел, быстро спрятала руки за спину, смущенно пробормотала: "Вы сегодня рано, Бьякуя-сама".
Она еще не привыкла к нему, и порядком смущалась его присутствия.
-Что ты делаешь? – спросил он с интересом.
Какой же прекрасной она была в тот момент, смущенная, с какой-то детской икринкой в глазах. Бьякуя почувствовал нежность, невыносимую, она поглощала все другие эмоции, и хотелось сжать в объятьях это хрупкое тело и никогда не отпускать, а лишь шептать слова любви и, легонько касаясь губами, целовать ее темную макушку, ее красивое лицо. Но он сдержал себя уже привычно: не стоит пугать бедную девушку подобными проявлениями эмоций.
-Журавликов, Бьякуя-сама. Вы слышали о легенде, что если сделать тысячу журавлей и подарить их тысяче людям, то исполнится любое загаданное желание? – она протянула на тонкой ладошке ему птичку, немного несмело улыбаясь. – Но, я боюсь, что не смогу сделать их все.
-Я увлекался этим в детстве, Но забросил, - он осторожно взял в руки журавлика, неосознанно заметив про себя, что некоторые пальцы его супруги были изрезаны бумагой. "Неужели ее желание настолько сильное, что она стремится как можно быстрей получить возможность его исполнения?"
- Хочешь, будем складывать их вместе? – сорвались с губ слова, но Бьякуя ни секунды не жалел о них. Пусть это и хлопотно и занимает много времени.… Пусть.
Хисана вскинула голову, хотела было возразить, что складывать-то непременно нужно одному человеку, ведь желание-то одно, и она не хочет отнимать эту возможность у своего супруга, ведь ее желание глупое, которое должны исполнить не журавлики, а она сама, искупая свою вину.
Он прервал ее на середине, аккуратно взяв тонкое запястье в свою руку.
-Я хотел бы поделить с тобой свое желание. Я готов отдать его тебе полностью. Мое желание одно: чтобы ты была счастлива, - Бьякуя внимательно посмотрел на Хисану, которая наклонила голову, пряча радостную улыбку за темными волосами…

Бьякуя почти яростно сжимает кулаки, впиваясь острыми ногтями в ладонь. Тогда они не успели, не успели совсем немного: Хисану вскоре сразила болезнь, а Бьякуя слишком о ней беспокоился, чтобы вот так просто складывать эти оригами. К тому же… Он решил, что исполнит ее единственное желание сам. Без помощи каких-либо легенд.
И действительно выполнил, вот только Хисана об этом не уже узнает.
Сейчас журавлики словно сами собираются в его руках, появляются один за другим. Бьякуя зол на себя, зол и напуган и чувствует вину за то, что не знает, где сейчас его лейтенант. Думал, что переживет, сможет легко заменить другим, но… только сейчас понимает, что крупно ошибался. Поскольку слишком привязался. Поскольку сам допустил Абараи дальше обычных деловых отношений.
"Почему? Почему мы ценим только то, что потеряли?" – думается Бьякуе порою.
В какой-то момент он ощущает: это последний, тысячный журавлик. Вот только… тот, кому его следует подарить, сейчас отсутствует. А больше некому.
Его глупое желание никогда наверно не сбудется.
В горле противня горечь, а злость на себя буквально раздирает Бьякую. Он с трудом заставляет себя лечь и пытается уснуть.
…Видно, он все же уснул. Ему снится Сейрейтей, его ночное небо темнеет, словно что-то большое затмевает его. Везде тихо, и лишь раздается шум крыльев где-то бесконечно далеко. Затем небо словно рассыпается на тысячу точек, которые стремительно улетают куда-то, и тогда видно, что это – журавли. Это их крылья закрыли звезды в эту ночь.

Знакомая до боли огненная рейяцу вспыхивает будто бы рядом, но в то же время и далеко. Бьякуя вскидывает голову, тревожно оглядываясь и поднимаясь со своего места.
"Вернулся. Вернулся!" – думается, а сердце бьется настолько быстро и радостно, что кажется. Будто бы оно, глупое, сейчас выпрыгнет из груди.
Тело словно само срывается в шумпо и несется куда-то.
-Тайчо?.. – удивленно спрашивает Ренджи, разглядывая своего командира, когда он возникает перед ним. Тот невольно подмечает похудевший вид Абараи, потрепанность одежды и новые шрамы на лице и руках.
-Ты вернулся, - в голосе привычных холод, но глаза выдают, показывают, что их хозяин рад.
-Вернулся, - устало усмехается, даже скорее улыбается Ренджи, а затем удивленно моргает, когда видит белого журавлика на протянутой изящной ладони.
…а Бьякуя думает, что порою легенды все же сбываются.

@темы: фанфики

---

[На Взлет!]

Автор : Rickey銷

Название: 漩渦 — Водоворот

Источник: pixiv

От выкладывающего: м, кролик указывает на Рукию, лепестки и шахматные фигуры на Хисану. Решайте сами)

Посмотреть на Яндекс.Фотках

@музыка: Sakurabito 2

@настроение: хорошее

@темы: фанарт

---

Правила

[smerti net]

Официально необходимы, посему:

1. дорогие сообщники, ведите себя хорошо и тогда вам ничего не будет;
2. если модератор неправ — смотрите пункт первый;
3. соблюдайте правила выкладки фанфиков-фанарта-клипов.
Модераторы очень надеются, что список удлинять не придется
...и рекламой мы не занимаемся, за очень редкими исключениями.

Фанфик, как известно, просто обязан иметь шапку:

0. Название выносим в тему записи, иначе поиск по сообществу будет работать хуже;
1. Гордый ник автора;
2. Не менее гордый ник беты (не обязательно, но очень-очень желательно);
3. Здесь должен быть пейринг. Можно просто: "правильный". Других персонажей, если мелькают - тоже сюда;
4. Жанр - флафф, романс, ангст, hurt-comfort, драма... ;
5. Рейтинг.

Они бывают разные...

;

G - Дженерал. Самый низкий - фанфик можно читать ребенку на ночь;

PG-13 - Фанфик для тех, кому есть 13 лет. Содержит упоминания романтических взаимоотношений;

PG-15 - Фанфик для тех, кому больше 15 лет. Содержит более детальное описание романтических взаимоотношений, но ничего переходящего границы не-эротического-фика;

R - "границы эротического фика" преодолены, но нет графического описания секса; также присваивается при наличии ругательств и насилия (не надо нас удивлять!)

NC-17 - Фик не рекомендован для лиц не достигших 17-ти лет. Содержит детальное описание половых взаимоотношений, а так же extreme angst, который может травмировать детскую психику;

NC-21 - в этом сообществе о существовании такого рейтинга вам придется забыть

6. Размер - виньетка, недодраббл, драббл, недомини, мини, миди, макси, война и мир. границы условны;
7. Саммари - краткое описание происходящего в фике. необязательно;
8. Статус - в процессе или закончен;
9. Размещение - отсутствие этого пункта означает, что вы согласны на вывешивание фика где угодно без вашего ведома;
10. Послание от автора и/или предупреждение;
11. Дискламер - Кубо-ками-сама.
12. Сам фик под катом.

Правила выкладки фанарта и клипов гораздо проще: название, персонажи, рейтинг, послание от автора, картинка - под катом, клип - без ката.

Дополнения к правилам пока принимаются в комментарии

Модераторы:  Pixie.,  crazy belka28,  plohoyaodvokat.

---

Фотография на память; Часть 1. ОСКОЛКИ

[crazy belka28]

Автор: Яся Белая
Бета: *эхххххххх, полная безбетность*
Фандом: Bleach
Рейтинг: R
Пейринг: Бьякуя/Хисана и парочка еще
Жанр: драма, хотя Пикси просит романс с хеппи-эндом
Диклаймер: герои – создателю, хокку – Басё, буквы – алфавиту, бред и тапки – автору
Саммари: Бойтесь слов своих, ибо у Вселенной есть уши
Комментарии: читайте их внимательно и не говорите, что не видели! Итак:

1) Автор благодарен создателям филлеров про восстание занпакто, которые худо-бедно примирили его с Бьякуей

2) Автор неадекватен, не дружит с моСКом, обоснуем и матчастью, посему бойтесь

3) AU, OOC, притом, наверно, махровые, потому что только при таких условиях и при таком поведении я могла простить и оправдать нашего ясноокого князя

4) Тапки и нарекания принимаются только по сюжету и прочим недочетам фика, все разговоры на тему того, что Бьякуя хороший, а автор – сволочь будут расцениваться как флуд: то что я – гадская сволочь и без вас знаю!
Размер: миди
Статус: закончен

Посвящается милой Пикси, подсадившей меня на эту чудесную травку. Наслаждайся, дорогая

Я узнаю тебя по блеску в глазах,
По светящейся точке над левым плечом,
На земле, под землёю, на небесах,
Будь ты Ангелом или моим Палачом.

Я в любом из своих воплощений — твоя,
Ты — иная, но лучшая Часть, что во мне,
Даже тень твоих крыльев — немножечко я...
Неразлучна с тобой, но всегда в стороне.

Не зову, не надеюсь, не плачу, не жду,
Просто верю — и только на этом держусь,
Это я — вместо снега к ногам припаду,
Это я — вместо ветра к тебе прикоснусь.

И когда я шагну на последний виток,
И девятую жизнь разменяю по дням,
Ты замрёшь, как и я, на распутье дорог,
И по блеску в глазах ты узнаешь меня...
Наталия Серегина
«Тень твоих крыльев»

Глава 1

Глава 1. Разговор с небом

Облака нужно подстерегать. Как бабочек. Затаиваться и ждать, когда они распахнут над землей свои крылья. А потом — придет вечер, и начнется представление. Древняя, как мир, сказка небес. С драконами, заколдованными лесами, замками на скалах, которые через мгновение, послушные дирижеру-ветру, рассыпаются на иероглифы, чтобы уже в следующее — сложиться в хокку Басё:

Островки... Островки...
И на сотни осколков дробится
Море летнего дня.

Но вот уже несколько лет небо сочиняет эту сказку только для нее …

Сегодня вечер грустит, эстетствует и балуется импрессионизмом. Поэтому небесный спектакль окрашен в пастель, со смелыми мазками пурпура, разливами лазури и кляксами позолоты. У этой истории есть запах — лета и заката: терпкий аромат утомившегося за день солнца; свежий — притаившегося за облаками дождя. У этой истории есть музыка — тихое щелканье фотокамеры и стрекот цикад…

Девушка — хрупкая и тоненькая, с короткими, до плеч, волосами, в джинсах и клетчатой рубашке — стоит на коленях. Она преклоняется перед величием небесного полотна. Но не просто любуется, а участвует, как соавтор: ловкие пальцы настраивают фотоаппарат. И природа с томностью натурщицы позирует перед камерой. Сегодняшняя сказка особенно хороша.
Хисана спешит (хватит сидеть в засаде! пора!) — облака, начавшие представление, так изменчивы. И фотохудожница боится упустить хотя бы один эпизод…

Темнеет. Значит — скоро занавес. Можно сложить аппаратуру в потертую замшевую сумку, откинуться на спину между раскрытым томиком Мураками и утонувшим в траве велосипедом, и досмотреть пьесу. Под конец вечер приберегает самое важное…

Как в любой сказке в этой тоже есть Принц. Его лицо печально и прекрасно. Он с грустью смотрит на нее из своих небесных чертогов. Они знакомы давно. Еще когда небо не знало о нем, он являлся Хисане во сне. Всегда — вот уже двенадцать лет — одном и том же. И она выучила каждую мелочь той сонной реальности. Он знает тепло его рук и холод его слез. Она знает, что когда он улыбается, лед в его глазах тает. Она знает, что в жизни не бывает таких красивых и такой любви… Только — в ее сказочном сне.

Она знает с точностью до вздоха, что он скажет ей: «Смотри, на нашей сакуре уже появился первый цветок».
Для него первый, а для нее — последний. Это она тоже знает. Она выучила наизусть поступь смерти — уже столько раз умирала: каждую ночь — во сне, и однажды — наяву. Весной. Когда мир утопал в розовой дымке цветущих вишен. Поэтому Хисана всегда снимает облака, и никогда — сакуры. Даже на заказ. Когда ее спросили: «Почему?», она ответила: «В вихре цветения приходит смерть»… Но птицы за окном смеялись над ней на все голоса…

Она смотрит на Небесного Принца так долго, что он отпечатывается на лилово-синей радужке глаз, проникает в кровь и струится по жилам. Это их акт любви. Священнодействие, ведомое только двоим. Ее глаза подернуты негой, губы приоткрыты, тонкие пальцы комкают волосы трав… Он пульсирует в ней с каждым ударом сердца…

Возлюбленный моих глаз. Супруг моей души.

Ночь ревнует и закрывает его лицо черным веером; отрезвляя, обрызгивает росой. Рубашка и джинсы тут же становятся влажными, и она дрожит в ознобе разлуки. Садится, обнимает колени, вскидывает лицо и читает знакопись звезд…

Только дождись меня! Только не забывай!

Она знает, что уже ночью, когда она будет спать в объятьях Йокиро, ее принц снова сожмет ей руку и расскажет про сакуру, а вечером — опять нырнет в ее глаза прямо с небес…

Хисана поднимает книгу: ее Мураками продрог до последней строки и торопится в теплое нутро сумки.

Велосипед кажется неожиданно тяжелым, и седлать его почему-то лениво. Лучше идти рядом: нужна опора, чтобы вернуться в реальность из Небесного королевства.

***

В ресторанчике дедушки Хибики как обычно пусто. Но старик весел и улыбчив. Он — плохой бизнесмен: жалеет и дает в долг. Но зато — здесь всегда тепло и можно согреть ладони о чашку чая. И велосипед хозяин разрешает завести прямо в зал и оставить у двери.

— Как прошел день, Хибики-сама?

Она сидит на высоком стуле у самой стойки и неприлично болтает ногами. Йокиро заругал бы ее. Он так боится сделать что-то неправильно, выглядеть смешным и нелепым. Он недоволен, когда застает ее в компании друзей-косплейщиков, он морщится, когда она надевает зеленые гольфы под рыжее платье, бурчит, если она отрывает его от работы и осуждающе сжимает руку, когда рассыпает попкорн в кинотеатре или громко хохочет в цирке. Потому что Йокиро — человек трех «П»: пунктуальность, принципиальность, придирчивость… Он — топ-менеджер в солидной компании. Его стиль жизни — четкий регламент. А Хисане так хочется смеяться… И она верит — Небесный Принц не осудит за это.

Вот и хозяин ресторана улыбается и легко треплет по голове: это значит — «у меня все хорошо». Он не любит говорить о делах. Любит — о детях.

— Внук позвонил. Приезжает на этой неделе, — лучится счастьем дедушка Хибики, и Хисана не может не улыбнуться в ответ.

— Здорово! — говорит она и проливает чай. А потом они вместе смеются, потому что хозяин вспоминает: его внук — «несносный мальчишка» — тоже все время разливает чай. Старик вытирает стойку. Хисана посыпает солью пятно на джинсах.

— Сфотографируешь моего внука? — спрашивает он, когда она уже прилаживает на руль велосипеда коробочку со своим заказом.

— Ага! Будете не знать, куда снимки вешать! — обещает она и уносит в холод вечера тепло его улыбки.

***

От ресторанчика Хибики до ее дома — дорога все время под уклон. Она почти летит. Ветер портит прическу и шепчет в уши: «Обгони». Фонари подмигивают ей, словно знают ее секрет.

Понедельничные вечера в Каракуре особенно тихие… Поэтому слышно как коробочка с ужином бьется о решетчатые бока багажника.

Йокиро не любит еду из ресторана, а Хисана — не любит готовить. Собственно, в хисаниной квартире даже кухни нет, вместо нее — фотолаборатория. Вместо пищи тела — пища души. Но сегодня дедушка Хибики, должно быть, превзошел себя. Ведь делая заказ, она сказала ему: «Пять месяцев назад моя жизнь изменилась»… (Для других, почему-то важны полгода и год, а для нее куда большее значит цифра пять). Старик улыбнулся и подмигнул… Йокиро точно будет доволен. И удивлен: он — король пунктуальность — всегда забывает важные нерабочие даты. Хисана хихикает, представляя, как вытянется его лицо — Йокиро так смешно удивляется.

Квартира встречает ее тишиной и игрой пылинок в косой полосе лунного света. Жилплощадь и синие глаза у Хисаны от папы, а книги-книги-книги и маленькая грудь — от мамы. Отец был американец, мать работала переводчицей в его фирме. Он уехал, когда Хисане исполнилось пять — его компания растрогала контракт с Японией. О любви родители не говорили никогда…

Квартира — папина копия: неуютная, безвкусная, с тяжелой мебелью. Мать никогда не пыталась переделать здесь что-то под себя: она умела смиряться. Она и смерть свою приняла со смирением. Только ее, Хисанину, не могла принять: через пять лет их с мамой одиночества Хисана попала под машину. Боли не было, только темнота и тонкий, на грани визга, мамин голос… А потом — белая комната, плачущий мужчина возле ее футона, цветущая сакура за окном. И она поняла: больно не умирать, больно — оставлять. Мамин голос прорвался сквозь смерть, и Хисана вернулась. И вот мамы уже нет, а сероглазый мужчина каждую ночь, стоит только переступить порог сна, берет ее за руку и говорит о весне. Каждую ночь она умирает вновь, чтобы, воскреснув утром, вымарать — тысячей дел — боль оставления, вечером — принять его в свои глаза и, заснув, опять умереть…

Ключи — на тумбочку у двери, ужин — на стол. Электрический свет обнажает беспорядок: бумаги на полу, словно, аллея после листопада, кругом пыль и брошенные вещи. И приговор времени — без пятнадцати девять. Через час будет шестой месяц их с Йокиро любви. Всего шестьдесят минут, а столько нужно успеть. Хорошо, что комната, хоть и очень большая, но всего одна.

Хисана знает, что если двигаться очень быстро, времени хватит. А она умеет. А еще, маленькая и легкая, она может подбежать неслышно сзади и закрыть ладонями глаза. Она всегда так делает, когда Йокиро с важным видом и ноутбуком сидит на диване. Он обычно отводит ее руки и хмурится: «Повзрослей». А она лишь смеется, обнимает за шею и целует в макушку. От Йокиро всегда пахнет одинаково — офисом. Белизной бумаг. Чернотой картриджа. Сжатыми до предела минутами. Скукой. Смертью. Все должно быть четко и не выходить за рамки приличий. Он даже в постели такой. И когда Хисана предлагает поэкспериментировать, возмущается: «Опять твои друзья-анимешники всякой гадости надавали». И сводит брови к переносице. Такой смешной. А вот Небесный принц — она верит — улыбнулся бы, посмотрел бы на нее своими оттаявшими глазами и обжег бы ухо горячим дыханьем: «Давай»…

Конечно, Йокиро тяжело с ней. Ведь он целый день живет по правилам. Они впитались в него. В глаза. В губы. В слова. А ее мир — ее квартира — это журавлики-оригами на разноцветных нитках, застывшие мгновенья по стенам, приглашенные к ужину Маркес или Коэльо или кто угодно еще — вон их сколько за разноцветными переплетами, бамбуковые колокольчики… Музыка ветра для сказок неба. И смех: звонкий, девичий. В глазах. На губах. В словах. Столько, что ее радость не помещается в хмурого офисного служащего.

Ну вот и порядок. Теперь — романтика. Свечи, вино, хрусталь. Окурить комнату, приглушить свет и нырнуть за ширму, к туалетному столику. Алое цукесаге , черный веер, в волосы — мамин гребень, ногти — красным, глаза — синим. Смотрит на себя, довольна. Скромница. Гейша.

Звонок. Телефон всегда так нетактичен. А бежать в такой одежде нельзя, только сменить меленькими шажками. Звонящий настойчив. И вот, наконец:

— Не спишь, маленькая? — И сразу серо в душе.

— Нет, — через смех, через слезы. — Жду. Ты скоро?

— Прости, командировка, прямо из офиса уезжаю… — и что-то еще. Она не слышит. Сидит на полу, привалившись к тумбочке. Трубка в руке часто пищит, будто сбрендивший пульсометр…

Часы испуганно замирают, словно боятся отсчитать следующую минуту без него. Потрескивает красная свечка в черном подсвечнике. Оплывшим воском утекает радость.

Напиться. Позвонить Юми, пусть приезжает со всей компанией: она, кажется, говорила, что у них фестиваль на носу, а репетировать негде…Нет, все-таки напиться…

Ей не привыкать. Пить с классиками, а потом — с ними же в постель: мужчины не ревнуют к книгам, это женщины ревнуют к работе…

Вино — золотое. И изысканное. От него хочется летать, и танцевать, и смеяться… Нет, мешать с саке не будет. Не сегодня. Сегодня — только легкость и пустота. И ни о чем, ни о чем не думать…

Кресло такое большое, папино. Если она подожмет ноги, то как раз можно умоститься. Закрывает глаза и летит.

ЕГО НЕТ! Он тоже бросил ее. Так темно, так холодно. Где же ты, принц? Почему?.. По-че-му...

Она не чувствует слез. Смывая тушь, они прокладывают по щекам голубоватые дорожки, словно синева утекает из глаз, и там, под тонкой кожей век, они навсегда чернеют и умирают…

Она не просыпается, когда что-то — будто летний ветерок — касается щеки… Во сне кажется, будто кто-то шепчет ее имя… И становится теплее, и не так одиноко. Но темнота остается… Темнота без него…

Глава 2

Глава 2. Слишком много яркого

Омут сна густой и вязкий. И красный, словно кровь. В него не хочется. Но нет сил сопротивляться: раны тела и раны души сделали его слабым… Воронка затягивает, алое марево застилает сознание.

Ужас — щупальцами в сердце, не выдрать. Этот мужчина уже давно разучился бояться. Он забыл, как выглядит страх. Ему уже много лет не снились кошмары. Но сейчас — страшно. Страшно, потому что он знает, что увидит, когда упадет завеса морока — Сокьёку… После багряного мрака — откровенная яркость дня, когда заметна каждая мелочь. Снова — алый: пепел искр от огромной огненной птицы. Воздух раскален до предела. Сияние Сокьёку выжигает зрачки. Но не смотреть невозможно. Потому что он просто не в силах отвести взгляд от распятой хрупкой фигурки. Взмах ресниц, и под белой перекладиной не Рукия — Хисана… И на ней — не одеяние смертницы, а юката с хризантемами… Он сам выбирал этот наряд для жены.

Пылающий орел издает довольный клекот — сейчас он пожрет еще одну душу, сейчас он станет еще сильнее…

Нет… Шунпо — и вверх, закрыть собою, не позволить… Только не ее… Но, словно блоки Рюкудзё Коро, — законы, правила, клятвы. Сковывают. Не двинуться. Только стоять и смотреть, широко распахнутыми глазами. Пламя Сокьёку плавит их ледяную защиту, через глаза — испепеляет душу, испаряет слезы. Нет…

Ее слезы красные в отблесках огня. Будто плачет кровью. И это бесконечное аригато — всем, за все.

Какое, к меносам, аригато?! Вся эта казнь — бред! Неужели никто не видит?! Неужели никто не остановит? Ичиго? Укитаке? Кеораку? Пожалуйста, ну хоть кто-нибудь… Упасть на колени и, воя, вцепится в волосы, умолять, упрашивать. И плевать, что подумают. Только пусть остановят. Только пусть спасут. Нет же, стоит прямо и просто смотрит, оглушенный тем, как серебром, миллиардами осколков, разлетается над Сейрейтеем ее: «Прощай». Все. Навсегда. Без права перерождения.

Нееееееееет…

В пути я занемог,
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям.

***

Кучики Бьякуя просыпается и рывком садиться… Трудно дышать — кажется, все легкие в ожогах. Прижимает руку к груди, туда, где бешено колотится сердце. Кровь. Горячая, липкая… Рана открылась… Но боли не чувствуется. Кровь стекает через тонкие пальцы на одеяло… Ночь любуется; в обрамленье окна — графика луны: черные волосы, бледная кожа, темные тени от длинных ресниц… И — разрывающая бело-черную гармонию деталь— красноватые блики на изящных ладонях…

Мужчина смотрит, как струйки крови разбегаются по линиям руки. Линия жизни, линия брака — красным. Судьба-хиромантка выписывает свою каллиграфию. Еще пара штрихов — иероглиф закончен. Его кровью — ее имя: Хисана. Увидеть ее, заглянуть в глаза, согреться от бледной улыбки. Он встает, морщась от боли, и, пошатываясь, держась за стены и оставляя на их безупречной белизне красные отпечатки пальцев, бредет туда, где за створками зеленого шкафчика похоронена ее фотография. Как же далеко.

Я думал, чем дальше и глубже спрячу тебя, тем будет легче.

Скорее раздвинуть последнюю сёдзи, распахнуть дверки, и — вот она. Нежная. Понимающая. С грустной улыбкой и глазами, полными обожания.

Я не имею права на твое прощенье…

И вздрагивающими пальцами коснуться лица, пачкая кровью… И так некстати вспомнить: «Родственные узы?.. Я никогда не позволял такой ерунде, как эмоции, управлять собой…». Вселенское эхо, насмехаясь, повторяет это стократно, и с каждым повторенным словом изображение на снимке тускнеет. И наконец — разлетается призрачными мотыльками: «Прощай»…

Вселенная хохочет.

В руках — пустая рамка. И собственные слова — рикошетят прямо в сердце. Тысячей клинков Сенбонзакуры. Он падает навзничь. И за секунду до того, как провалиться во тьму, слышит, как трескается стекло фоторамки…

***

Просыпается в своей постели. Рядом — лучится теплом, нежностью и надеждой Унохана. В рту сухо, слова царапают гортань, но сказать нужно:

— У меня вчера был бред…

— Да, к тому же, — голос строгий, с укоризной, — вы нарушили постельный режим. Вас нашли в одной из дальних комнат. С вами было вот это, — протягивает пустую рамку от фотографии: стекло разбито и в потеках крови… Нет. Это сон, до сих пор еще сон! — Что с вами, Кучики-сан, вы так побледнели? Немедленно лягте, — руки у нее — тонкие, но сильные, они уверенно толкают его на подушку. Женщина садится рядом, трогает лоб. — У вас жар. Сейчас дам лекарство, и не смейте вставать.

Микстуру приходится буквально вливать: минуту назад ему резко расхотелось жить. А ее попытки отобрать разбитую рамку и вовсе терпят крах. Но она не настаивает, только глядит в самую глубину его сердца своими умными спокойными всёзнающими глазами и говорит тихо, с грустью:

— Порой, Вселенная исполняет совсем не те желания… Отдыхайте, — встает, и задвигает за собой сёдзи.

Сны ему больше не снятся — у Уноханы чудесные снадобья.

Следующее пробуждение — и опять яркий всполох. На этот раз — в проеме окна. Ну разве можно носить такие неприлично-оранжевые кофточки! Он даже щурится и отворачивается.

Она смеется, и желтые глаза, наверное, искрятся лукавством:

— Что, ослеплен моей красотой, Бьякуя-бо?

— Еще чего, — максимально холодно, и, надеется, с презрением. — Зачем пришла?

Грациозно спрыгивает с подоконника, подходит неслышно, по-кошачьи. Наклоняет голову, рассматривает. Не его, а лежащую на тумбочке окровавленную фоторамку. Берет в руки, скользит пальцами по трещинам на стекле. Потом переводит на него странно посерьезневший взгляд. И он не может не восхититься: сейчас перед ним — мудрая богиня, видящая истинную суть вещей. От нее не возможно что-нибудь скрыть…

— Ты не знаешь, но она сейчас в мире людей, — женщина вытирает тонким пальцем засохшие узоры крови. — В Каракуре. Я нашла ее, перепутав след рейяцу. Думала, это Рукия… Рисунок их духовной силы — почти идентичен, да и интенсивность — та же… Захочешь — найдешь без труда…

И откуда только узнала о Хисане? Это же случилось уже после того, как эта кошка ушла вслед за другом в мир людей. Ах да, капитаны онмицукидо бывшими не бывают…

Она, будто прочитав его мысли, озорно подмигивает. Взмахивает бордово-черным «хвостиком», снова вскакивает на подоконник, дарит напоследок теплую, без насмешки, улыбку и уносится прочь. Богиня скорости.

А в его душе, впервые за много дней, встает солнце. Потом ему снится детство. Просыпается почти здоровым, полным сил. Прислушивается к организму — ничего не болит. Две женщины отдали ему свои силы: Унохана — умиротворение, Шихуин — радость.

Бьякуя обводит взглядом комнату: свет, белизна, чистота. Никаких резких, бьющих по глазам, контрастов. Сияющая монотонность. Мертвое спокойствие. И одежда на нем — бирюза и сирень. Словно прикосновенье весны. Как тогда, с прозрачной синью неба, сиреневато-розовым кружевом садов. Но он не любит весну и сакуры. Символизирующие жизнь — его они познакомили со смертью. И теперь цветы в саду его души — стальные, их лепестки — острее мечей… И у рос его — безупречность алмазов…

Блестят росинки,
Но есть у них
Привкус печали.

Но все-таки одноцветность сейчас предпочтительнее. Все пестрое — живое, а ему сейчас хочется мертвенности: звуки заставляют вздрагивать, цвета — закрывать глаза. И судьба сжалевается: дарит тишину и однотонность. Но, увы — опять не надолго. Идиллию светлого взрывает алый — торчащая в разные стороны шевелюра, беззвучье убивает громкий голос. Ну что за человек?! Ни намека на изящество. Даже больно осознавать, что природа распыляется на такое несовершенство. Но где-то — в самых потаенных уголках души — прячется мучительный стыд: за тот бой, за собственные пафос и высокомерие, за бакудо № 61, за притчу о Луне и Обезьяне…

Опустить глаза. Красноволосый олух не должен заметить эту мимолетную слабость. Взмах ресниц — и обжечь холодом, почти презрением: «Знай своё место».

И тот — знает. Замирает у порога. Удивленный, как попавший в тенета зверёк. Спеленатый по рукам и ногам нормами приличий. Можно добить высокопарностью:

— Удивлен, что я еще не умер? — скорее себе, чем ему, потому что эта насмешка — горчит.

— Никак нет, тайчо.

На такого даже злиться неинтересно. Кучики морщится, но говорит нейтрально, лишь с лёгкой изморозью:

— Мне нужны все записи, касающиеся перерождения душ. А также схема устройства анимографа. Думаю, она есть в Бюро технических разработок. Не уверен, что капитан Куротсучи будет рад подобной просьбе. Но даже если он потребует твой банкай на опыты — это не должно тебя остановить. Мне этот документ очень нужен. Все понятно, фукутайчо? Выполняйте.

Нет же, стоит столбом, глазами хлопает!

— Какая часть слова «выполняйте» вам не ясна?

Дошло. Унесся с топотом. Остается надеяться, хоть с Рукией посоветуется. А то сам еще пару недель будет думать: «Где же обычно хранятся записи?».

Бьякуя хмыкает и откидывается на подушки. Потолок идеален, словно чистый лист бумаги. Бери и записывай мысли.

Глава 3

Глава 3. Кружение времени

Предчувствие — посланник с дурными вестями — стучит в сердце. Пока — робко, но уже — тревожно. На бледном лице — глаза цвета печали и мертвая улыбка: молчание длиною в пять дней убивает радость. От Йокиро — ни звонка, ни SMS. И Хисана теперь ненавидит мобильный.

А не улыбаться нельзя: вокруг плещется праздник. Каракурский фестиваль не столь роскошен, как его Нагойенский ¹ собрат. Но столь же яркий, настоящий, веселый; тоскливый, поддельный, аляповатый. Люди — копии, их судьбы — фанфики. Юми с волосами оттенка зари в костюме старшеклассницы. Смешно. Нелепо. Грустно. Странное нежелание быть собой. Эффект подражания — знамя масскультуры, идол мира без свершений… Безликость пестроты. Разноцветье одинаковости… В этой сутолоке нетрудно исчезнуть. И через шум маскарада тихий мамин голос напоминает ей завет иной жизни:

О, сколько их на полях!
Но каждый цветет по-своему —
В этом высший подвиг цветка!

Невидимый соглядатай буравит взглядом затылок.

Это ты, принц? Вернись в мои глаза. Без тебя в них пусто.

Но небо серое — сказка закончилась. И сны теперь полны темноты. А стоит закрыть глаза — сознание клипует воспоминания. Чужие. Странные. Много.

— Эй, ты где, Хисана-тян? — Юми полагает, что если человека потрясти, он вернется из размышлений.

— В своем микрокосме, полет — нормальный.

Юми хлопает наклеенными ресницами. За изумрудными контактными линзами — недоумение. А Хисане — лишь становится грустнее: «Я же ей говорила о зеленых глазах под едко-розовый парик».

— У тебя потом выставка? Первая? И как же ты одна, бедняжка?! Хочешь, пойду с тобой?

— Нет, спасибо, развлекайся. Фотографии будут в среду. И еще — малиновый тебя глупит.

И отвернутся: если Юми не увидит слез — не полезет с утешениями.

Домой на такси — времени в обрез. А в городке — первые в истории пробки: не будет впредь мнить себя мегаполисом и затевает масштабные действа.

Лифт сегодня бастует, поэтому девушка мчится по лестнице. А в ушах — грохот временепада: секунды с шумом разбиваются о реальность, летят в стороны брызги мгновений… И ключ дрожит в тонких пальцах, не попадая в скважину…

Черт…

Наконец открывает дверь, и вспугивает рой черных бабочек. И те кружат по комнате темной метелью…

Одеяло для одного.
И ледяная, чёрная
Зимняя ночь… О печаль!

Ладно, времени на раздумья нет, пора одеваться.

Одна бабочка садится на волосы, расправляет крылышки. Удивительно в тон — к глазам и одежде. В этом платье — черно-лиловом, с пышной юбкой, — миниатюрная Хисана сама напоминает бабочку. И будь ветер посильнее — унес бы ее в небесную синь, на поиски Принца.

Не думать. Не сожалеть.

Предатель.

Сливовый шифоновый шарф, туфельки-«лодочка», лаковая сумочка — и хоть на обложку журнала.

Внизу сигналит авто — это владелица художественного салона (старинная мамина подруга) прислала за ней машину.

***

Как тихо. Люди больше не верят в сказки, они предпочитают косплей — на фестивале, должно быть, вся Каракура.

Но Хисана ликует: самые важные для нее люди — здесь. Дедушка Хибики, хозяйка помещения госпожа Томоко, несколько одноклассников… Кто-то даже фотографа умудрился пригласить… И Хисана смущается — она не умеет фотографироваться, только — фотографировать. Кокетничает. Позирует. И солнце радости разгоняет тучи печали…

Влетают телевизионщики — и Хисана бросает гневный взгляд на Томоко. Та лишь смеется, прикрываясь рукавом кимоно. А потом, показав: «Молчи», утаскивает куда-то Хибики.

Она совершенно не умеет давать интервью и держаться перед камерой. Ее раздражает чересчур бойкий корреспондент и настораживает таинственность на лицах друзей. Она сбивается и забывает вопрос.

Журналист улыбается, желая приободрить:

— А что за бабочка у вас в волосах? Живая?

— Адская. Посланница тьмы…

И вдруг — болью в виски — воспоминание: ослепительный всполох духовной силы, завораживающе страшное кружение черных бабочек, мрачный человек, от которого веет замогильным холодом, и ее крик: «Не надо! Прошу вас!». И бесконечный полет в никуда.

— Вам плохо? — корреспондент испуган, но не решается подхватить ее.

Она выравнивает дыханье, и находит силы улыбнуться:

— Не волнуйтесь, просто перенервничала. Так много всего в первый раз…

***

Приезжает домой. Ее переводят через порог, и она чувствует — пахнет сюрпризом. Наконец-то можно стащить с глаз повязку. Щурится от внезапного света, а друзья взрываются криками: «Поздравляем». На столе — ее любимые блюда. Комната украшена цветочными гирляндами. Занавеси и ширмы, вздохи кото ² и признанья сякухати³ делают их еще воздушнее. Ее первая выставка — это праздник: для нее и близких.

Шелест шампанского, смех друзей и тосты: «За фею с фотокамерой».

Она счастлива до слез.

Но опять это ощущение — тревога в сердце, взгляд на спине… Хочется осмотреться, поискать глазами.

Не прячься. Не играй со мной. Кто ты?

Скорее прогоняет наваждение, чтобы не испугать друзей.

Хибики-сама вовремя вспоминает, что она еще с нового года задолжала ему вальс, и Томоко меняет диск. Дедушка Хи — живой и подвижный, словно нет на нем груза прожитых лет. И Хисана смеется — ей всегда весело рядом с ним. И тепло.



Когда уходит компания — одиночество оглушает. Раньше она любила потешить в себе интроверта — зарыться в книгу, или спутешествовать в аниме, или в сотый раз полистать семейный альбом. Но сегодня оставаться одной — страшно. Предчувствие уже вовсю барабанит в двери души. Она боится, что в голове опять закружится карусель непонятных образов, словно нарезка кинохроники. Или снова появится тот мертвенно-холодный человек и скажет: «Пора запечатать Сосуд…», и она опять будет плакать и умолять. А Хисана ненавидит плакать, бояться и молить о пощаде.

Забирается в кресло с ногами и бездумно смотрит в окно. А вот и незримый наблюдатель — черная кошка с огромными желтыми глазами. Хисана даже не успевает сказать «брысь»: зверек исчезает, будто привиделся.

Что за чертовщина? Черные бабочки, черные кошки, черные сны. И вспышки света — настолько яркие, что скорее ослепляют, чем освещают. И чем интенсивнее свет, тем больше силы из нее утекает. Что происходит?

Бабочка в волосах шевелится, вспархивает и кружит по комнате оторванным последним листом… Тоже черным.

Раскрасьте мир!

Оживает мобильный.

— Привет, девочка. Соскучилась? Приезжаю завтра. Давай сходим в парк…

— И будем есть мороженное?

— До ангины.

— И кататься на колесе обозрения?

— До головокружения.

— Тебя подменили?

— Нет, просто я чуть не забыл, как ты смеешься…

Она улыбается. Корчит рожицу страхам и дурным предчувствиям. И краски возвращаются в ее мир.

______________________________________________

¹ С 2003 года в японском городе Нагойе проходит Всемирный фестиваль косплея (WCS). Подробнее можно прочитать вот здесь — www.ru.emb-japan.go.jp/TRENDS/08_culture/pop081...

² Японская цитра, щипковый музыкальный инструмент, относится к традиционным музыкальным японским инструментам.

³ Продольная бамбуковая флейта, пришедшая в Японию из Китая в период Нара.

Глава 4

Глава 4. Тень крыльев

В груди болит. Сердце?! Надо же. Стало быть, жив, разморозился. Последний раз оно стучало также болезненно-счастливо пятьдесят лет назад, когда он позволил себе утонуть в весеннем паводке темно-синих глаз. А потом — она ушла, и наступила зима… А он замер на перекрёстье миров: ни живой, ни мертвый. Никакой. С сердцем, состарившимся в пыль…

Опала листва.
Весь мир одноцветен.
Лишь ветер гудит.

Но сейчас ему вновь хорошо: ведь она умерла, чтобы родится. И в этом новом воплощении у нее даже есть рейацу. А значит, когда-нибудь они встретятся вновь на белых улицах Сейрейтея.

«Я узнаю тебя, в каком бы теле ты ни была, я обязательно узнаю твое сияние», — вспоминается обещание. И тихий, на грани слышимости — потому что прячет лицо у него на груди — ответ: «И я тоже». А по-другому нельзя: ведь она — его свет, а он — тень ее крыльев…

Нет… Ждать ее здесь — слишком долго. Он просто не выдержит. Теперь, когда даже ее фото исчезло, он завянет без ее улыбки, как растение в темной комнате. Да и как же надоело гнить в этой мертвенной правильности. Как же — до крамольного — хочется совершать безумства. И он даже немного побаивается силы своих желаний… Нет. Один раз он уже испугался, что уступил Долгу, и теперь платит за это… Вот и сейчас, закрыв глаза, тут же распахивает их, вновь опаленные сиянием Сокьёку. Осознание ошибок прожигает насквозь — он едва сдерживает крик…

Слава ками, вот и Ренджи! Вроде бы он не заметил, как его капитан только что подавил судорожный вздох…

Бьякуя смотрит на подчиненного и удивляется: ну надо же — Абарай даже библиотеку нашел! А что в той толстой папке? Неужели записи из Бюро технических разработок? Судя по тому, что красноволосый сияет, как новенький рё, — так и есть.

Докладывает лейтенант бодро, с явным ожиданием похвалы. А ведь не то что похвалить, расцеловать хочется. Бьякуя ужасается своим мыслям, списывает их на спутанное вследствие болезни сознание, и, поморщившись, нетерпеливо взмахивает рукой — аудиенция окончена. Фукутайчо осекается на середине фразы о том, как он препирался к Куротсучи. И взглянув на начальника чуть обиженно, откланивается и уходит.

Ну зачем же так грубо?! Он же в самом деле старался! И, загнав досаду на себя поглубже, Кучики берет верхнюю папку, ту самую, из техбюро, и погружается в чтение.

Записи кривые и поспешные. Так пишут медики, ученые, поэты — все те, кто знает цену упущенным мгновениям.

«Вчера подумал, а почему бы не создать устройство, аналогичное фотоаппарату? Этакий «записыватель душ», анимограф.

Экспериментировал до вечера, но все равно что-то упускаю. Душа упорно не хочет сниматься!

Понял, понял! Фотографировать нужно не изображение самой души, а визуализировать ее воспоминания об окружающем… Я могу собой гордиться!».

Ощущения странные, как у школьника, случайно прикоснувшегося к научному открытию. Переворачивает обложку и читает имя изобретателя — Урахара Кискэ. Так, так… Это начитает быть интересным. Словно кто-то бросает вдоль дороги белые камешки: Йоруичи, Урахара… Иди по маячкам и не сворачивай с пути.

***

— Куда вы, господин? — голос слуги чуть дрожит.

— Любоваться луной, — бросает через плечо, не оборачиваясь и точно зная: его остановливать не посмеют.

Пусть сначала попробуют догнать! Любопытно, чтобы подумают о нем в клане, узнай родичи, как Кучики носится ночами по крышам Сейрейтея? Ветер в ушах, азарт в крови, и белое хаори, словно крылья. Кто сказал, что люди не умеют летать?

У Врат Миров замирает: перешагнешь порог — и привычная реальность растает пустынным миражом. Рассудок вопит: «Это же сумасшествие! Самообман! Что может быть у вас, если она — человек, а ты — шинигами? Она же даже не увидит тебя?». — «А разве это важно?! — выстукивает сердце. — Главное, что ты увидишь ее»… Он смотрит на небо, призывая в советчицы луну, и владычица ночи дарит ему хисанину улыбку…

Шаг — и у его ног спящая Каракура. Шепчет ее имя, и по серебряным нитям судьбы мчится сигнал — от души к душе… Вот она, всего-то в паре кварталов…

На крыше ее дома останавливается: он никогда не позволит себе без приглашения войти в ее мир. Но даже здесь, в нескольких десятках метров от нее, среди ночи загорается солнце, и в душе — глобально теплеет. Он опускается в заросли антенн и, зажмурившись, ловит всплески ее рейацу.

Обернись же!
Ведь и моя унылая осень
подходит к концу...


Улыбка, легче бабочки, касается губ, лед в глазах тает…

Ясная моя, спасибо за твой свет…

Не зря посоветовался с луной…

***



… И новый полет над крышами спящего города. Сегодня ему все-таки предстоит побыть незваным гостем. У входа в магазинчик не забывает надеть маску церемонности. Встречают его обнаженным занпакто к горлу, ибо хозяин заведения знает: неосторожность — злейший враг … Несколько секунд он ошарашено смотрит на своего ночного гостя, а затем, убрав оружие, произносит:

— Я то думал, кого это нелегкая принесла в такой час… А тут — Кучики Бьякуя собственной персоной, — и, театрально раскланявшись, добавляет: — В Сейрейтее град из холлоу?

— Здравствуй и прости за вторжение. — Бьякуя немного растерян и смущен своим поведением. Ведь недаром же говорят — воспитанность важнее, чем знатный род. — Дело есть…

— Вот и отлично, — расплывается в улыбке Урахара, — значит, не придется напиваться в одиночку… Ты садись, я сейчас, — и хлопает по плечу, как старинного дорогого друга.

Теперь уже Бьякуя в недоумении. И не успевает он от этого чувства оправиться, как на столике уже кувшинчик с саке и две пиалы. А напротив — добрейший хозяин с широченной улыбкой на лице. Отказать невозможно, хотя Кучики никогда не делают того, что может выставить их в дурном свете. Например, не пьют… Но сейчас — выпивает залпом, и реальность вздрагивает… Урахара ухмыляется и подливает еще… Теперь предметы словно обретают ауры…

А плут-хозяин подбадривает:

— Не волнуйся, Кучики-сан, кто пьет, тот не знает о вреде вина; кто не пьет, тот не знает о его пользе, — и тут же переключается: — Ну, и что у тебя за беда?

— У меня исчез один дорогой мне снимок… Нужно его восстановить…

— Как исчез? — серьезнеет Урахара.

Как же сложно ответить на такой простой вопрос. Рассказывает сбивчиво, хотя воспоминание — почти отрезвляет.

Да и дурашливость хозяина сменяется задумчивостью. Луна это одобряет: она ласково касается его, запутывается лучами в волосах, которые сами — будто из ее же сияния, и Урахара превращается в эльфа. Ему надо чаще появляться без веера и панамки…

В Бьякуе просыпается эстет. Хочется нарисовать Кискэ. Карандашом с твердым грифелем, чтобы сохранить серебрянность и нездешность.

Урахара, будто прочитав его мысли, хмыкает и … куда-то уходит. Возвращается с листом бумаги и карандашом. Кладет предметы на стол — и Бьякуя глядит на него так, словно только что увидел банкай у одиннадцатого офицера своего отряда… Глава великого клана почти с ужасом ожидает услышать: «Рисуй».

Но реальность вновь обманывает его.

— Смотри, — говорит Урахара и, повернув к себе лист, начинает чертить.

— Это что? — Чертеж косоват и неубедителен.

— Пикассо, — поясняет Урахара, однако в его серебряных глазах прыгают лукавые чертики. Но миг — и маска шута сменяется на одухотворенность ученого: — Анимограф позволяет визуализировать наши воспоминания. Грубо говоря, обитатель мира душ, который работает с этим устройством, должен сначала увидеть нечто, а потом — посредством анимографа — воспроизвести. Очень удобно для опытов. Ты ведь не будешь бегать вокруг исследуемого объекта с камерой — другим занят. А вернулся в лабораторию, вспомнил процесс, заглянул в «глазок» анимографа — и получи свой снимок… Понятно?

— Не совсем… А почему они… ну эти Пикассо… потом исчезают?

Пару секунд Кискэ вникает в сказанное, потом — падает на стол, громко хохоча и неприлично хлопая ладонью по столешнице…

— Тебе определенно нужно чаще выбираться в генсей, Бьякуя-доно, — отсмеявшись, говорит он. — И книжки читать по истории современного искусства: Пикассо — это художник. — Вздох, и менторский тон переходит в чуть грустный: — Снимки, сделанные на анимографе, зависят от интенсивности наших воспоминаний… Пока мы помним того, кто на них изображен, они чёткие. Начинаем забывать — тускнеют, а если поступком или словом оскорбляем память — исчезают вовсе…

Бьякуя вздрагивает: за убийство воспоминаний не наказывают, а надо бы…

— И что теперь делать? — Говорить сквозь стиснутые зубы — трудно, а вот сжав кулаки, так, что ногти впиваются в ладонь, — вполне возможно.

— Все просто, — хорошо что Урахара зачем-то сверит взглядом стол, — получи новое воспоминание… А анимограф, я тебе, так и быть уступлю. По сходной цене, — срывается и притаскивает какую-то штуковину. — Заметь, усовершенствованная модель. А какой дизайн?

Новые декорации, и на сцене — торговец, хитрющий и обаятельный: Бьякуя покупается.

— А испробовать можно?

— Разумеется, клиент должен знать, что его не обманывают. Сейчас все покажу, это просто… — но вдруг — грустнеет и тушуется. Всего на пару мгновений, ибо уже на третьем — снова нацепливает радушно-лукаво-глупую улыбку: — Кажется, вспомнил, — и на стол падает снимок с ошеломленным Бьякуей…

Гад.

— А теперь ты, Бьякуя-доно. — И помогает освоиться с прибором: становится сзади и налаживает механизм. Тонкие пальцы касаются волос, висков, щеки, и почему-то становится жарко. Но Кискэ отстраняется: — Пробуй.

Мысли вразнобой, каруселью. Ловит ту, что окрашена досадой — проигрывать не привык… Поэтому — получи: на фото — перекошенная смехом физиономия Кискэ.

Один: один.

Но, наверно, невежливо — в чужой деревне ведь нужно жить по местным обычаям. Вон и Урахара обижается:

— Забирай и уходи. — Ну что за детство?! Вроде бы — взрослый, умный. Бьякуя кланяется и кладет на стол кошелек с деньгами. Но уже на пороге слышит: — Эй, монеты свои возьми… Зачем они мне в мире живых? И еще, мне тут разведка донесла, — грустный смешок, — в общем, завтра вечером она будет в городском парке… Удачи…

И уже на улице Бьякуя понимает — спектакль «Удиви Кучики» сыгран мастерски.



***


Оставшись один, опускается на колени у столика и закрывает лицо ладонями. Чертов Бьякуя со своим анимографом! Чертова память с ее услужливостью! Он так старается спрятать в тайники души то воспоминание…

… Он тогда решил, что кто-то забыл выключить душ, ну и собрался это исправить… Распахнул дверь… А там она. (Как всегда вернулась, не предупредив)… Ее совершенная нагота, и его оторопь, как у смертного, узревшего купающееся божество. Желание опуститься на колени и облобызать ее прекрасные ступни, и зависть к каплям, скользящим по ее коже… Она даже не смутилась… Посмотрела лукаво, отвела назад роскошные, отливающее багрянцем, локоны и подставила свое безупречное тело под упругие струи… Он тогда поспешил уйти…Сто лет назад она пообещала ему отплатить за неверие в нее и устроила ему пытку красотой…

Он не слышит ее шагов, он чувствует ее: она подходит сзади, опускается рядом, касается плеча:

— Ты спать думаешь?

Он сжимает пальчики, трется об них щекой и наглеет:

— Если только с вами, принцесса…

Оборачивается к ней — и дыханье сбивается: она в его рубашке (опять спальню перепутала?), взъерошенная, сонная, невероятная… Смотрит доверчиво и нежно. Котенок. Он обнимает ее за талию (какая тонкая!), притягивает к себе и саке на его губах смешивается с молоком на ее…




***


Солнце вспоминает о лете, улыбается и проливает лазурь. Ветерок, еще теплый, но уже вплетший в свою песнь мелодию зимы, ластиться к девушке в рыжем платье и смешных зеленых гольфах. Юная женщина. Взрослый ребенок. Она балансирует на бордюре, любовно обнимающем цветочную клумбу. Цветы — синие. И ее глаза — тоже.

А его сердце — пропускает удары, разум — теряется в эпитетах: милая, нежная, чудесная… Никак не находится нужный! Полжизни, да что там — жизнь! — за одно прикосновение к ней, за один ее взгляд. Но она, не замечая, проходит рядышком, и — не удерживает равновесие. Ножка соскальзывает, и он бросается вперед, чтобы подхватить ее… Но она пролетает сквозь его руки и смешно шлепается прямо в цветы…

— Ой, прости, я сломала тебя, — лепечет она над цветком, и выравнивает стебелек, разглаживает лепестки. А мужчине хочется быть смятым ею цветком. Он на коленях, и лица их близко-близко. У нее есть духовная сила, значит, она должна почувствовать его. Он протягивает руку, чтобы проверить… И в ее глазах вспыхивает радость… Но — она вскакивает и, весело смеясь, бежит навстречу невысокому парню в строгом сером костюме. Он подхватывает ее, приподнимает, и они целуется. Бесстыдно. Взахлеб. И сияют, сияют…

А в его душу возвращается зима. Свирепая. Яростная. Беспощадная. С воющим ветром. Он сжимает кулаки и проклинает небо. Солнце обижается и задергивает шторы туч. Темнеет. И уже не ветерок, а вихрь в темных одеждах убийцы, несется по парку, устилая свой путь мертвой радостью: сломанными игрушками, обломками веток, поникшими головами цветов. Страхом. Слезами. Там, где недавно царили веселье и беспечность, сейчас — ужас и паника.

Хрупкая девушка вжимается в своего спутника, потому что из сердца смерча появляется чудовище. И мир вокруг — спрыгнувший с экрана фильм ужасов. Оживший кошмар. Она видит, что монстр направляется к стоящему на коленях странно одетому человеку. А он — не замечает опасности. Вырываясь из объятий Йокиро, с криком: «Нет», она бросается между демоном и незнакомцем. Раскидывает руки, воспаряет над землей и за ее спиной распахиваются огромные золотисто-белые крылья. Ее свет лучом бьет в небо, и тьма трусливо прячется. И он просыпается.

— Отойди, — скорее просьба, чем приказ. И она опускается на землю и обессилено падает на руки подбежавшего Йокиро. У того — совершенно сумасшедший взгляд. И действует он рефлекторно, а не разумно.

Бьякуя больше на них не смотрит: сейчас главное сосредоточится на враге. Не пустой, аура еще темнее и гаже. Демон, родившийся из его отчаяния и злобы. Это его битва с собственной тьмой.

Его силы сейчас ограничены, и снимать предел никто не будет. Впрочем, для того, кто проклял небо и чуть не убил любовь, это слишком большая роскошь. Он не имеет на это права. Оглядывается, чтобы впитать ее образ… И, вложив все тепло своего сердца, вручает ветру послание: «Будь счастлива, любимая». Затем, повернувшись к монстру и обнажив меч, произносит ледяным, с призвуком металла, голосом:

— Цвети, Сенбонзакура…



***


Она уже давно не летала. И почти забыла, что у неба нет края. И, кажется, целую вечность не видела его глаз. Принц ждет ее у входа. Их небесный дворец прекрасен. Он построен из разноцветья радуг, белой кипени облаков, позолоты закатов… Полон музыки и света… Он берет ее за руку, их пальцы сплетаются. Они не могут оторвать взглядов друг от друга… Им не нужны слова, их души поют громче…

Видение тает и рассыпается. Над ней — ужас и непонимание на лице Йокиро. Только это ей сейчас неинтересно. Садится, обводит взглядом поляну. Вот он. Опирается на меч, с тонких пальцев на землю капает кровь, одежда изорвана.

Она встает и идет к нему… Останавливается в двух шагах и, прижав руки к груди, шепчет, проглотив слезы:

— Спасибо…

И стук сердец в унисон. И разговор глаз:

— Только дождись.

— Только не забывай.

И на лице ее расцветает улыбка — ему будет, что доверить анимографу.

Он улыбается в ответ — ей будет, что увидеть во сне.

____________________________________________

Облака сложно фотографировать. Почти, как ловить бабочек…


Конец первой части..

@темы: фанфики

---

Назвать по имени

[crazy belka28]

Бета: нет, но хотелось бы
Фандом: Bleach
Рейтинг: R *на всякий случай, хотя это скорее PG-15*
Пейринг: Бьякуя/Хисана
Жанр: флафф/легкая эротика
Диклаймер: всех героев придумал Кубо, остальное – плод моей больной фантазии
Саммари: О скоротечности времени и вечности любви
Комментарии: Написано на Bleach Kink: по заявке Бьякуя/Хисана. Футфетиш. Бьякуя нежно ласкает языком ступни Хисаны. Ему приятно ее смущение.
Я в подобных обычно мероприятиях не участвую, но такую вкусноту просто не могла пропустить. Поэтому прошу прощения у автора заявки, что получилось не то, что просили – мало кинка и рейтинга
Предупреждение: Возможен ООС героев.
Размер: мини
Статус: закончен

Время уходит сквозь пальцы, как кровь,
Хлещет струей из разорванной раны,
Стрелки царапают вечность… Но вновь
Молча застыли громады-курганы.
А за кулисой театра теней
Лишь силуэты скользят вдохновенно,
Тихо колеблется маятник дней,
Словно дыхание спящей Вселенной.
Павел Великжанин
«Время»

Он наклоняется и вылавливает ее из офуро. Ванна для нее — настоящий бассейн. Плавать может. Он улыбается своим мыслям и пеленает ее в простыню. Прижимает к себе бережно и надежно. Она осторожно, словно спрашивая разрешения, — глупенькая — кладет ладошки ему на грудь, прячет зардевшееся личико и шепчет куда-то в вырез юката: «Бьякуя-сама, ну что вы…»…А хочется, чтобы просто «Бьякуя» и на «ты». И когда она перестанет себя контролировать, не будет бояться оступиться или вызвать неудовольствие? Это и в себе надоедает.

Ему нравится ее баловать. Да и себя тем самым — тоже. Ведь рядом с ней можно снять все маски и разоблачится от доспехов правильности. Тем более что часы в голове так отчаянно стучат: год, два, не успеешь… И почти до судорог хочется сорваться с места — хоть с собрания капитанов — и нестись к ней. Быть рядом каждую минуту, чтобы не пропустить ту главную, когда она назовет по имени. Просто и без формальностей.

Тик-так…

Он отгоняет дурные мысли — не сегодня, еще есть время, в конце концов кому как ни шинигами знать, когда пробьет самый страшный час, — улыбается и несет ее в спальню. Их спальню. И пусть родичи, сколько влезет, перемывают кости. Это его жена. И он просто не сможет заснуть, если в объятиях не будет ее. Никто не может спать без своего сердца.

Ногой задвигает фусума и бережно опускает на футон дорогую ношу. Стягивает покрывало. Она краснеет, но не закрывается, как раньше. Позволяет ему любоваться. И любуется сама — солнцем в его глазах. Он тихонько и аккуратно ложится рядом, на живот: так удобнее смотреть на нее. Берет ладошку, целует в перекрестье линий. Щекочет языком нежную кожу. Она смеется и так потешно дергает пальцами на ноге. Ножке. Совсем крошечной. Он прикладывает ее левую ступню к своей ладони — ладонь больше: ее стопа помещается в ней полностью. И как только ходит на таких маленьких? Немудрено, что ее шагов почти неслышно. Ступня у нее классическая, все пальчики будто по росту выстроились. Можно играть в то, что бегаешь по лестнице. Вверх-вниз, вверх-вниз.

— Ай, — вздыхает и устраивается получше. На щечках по-прежнему румянец, а в глазах уже истома.

Он смотрит лукаво, прижав ее ножку к своим губам. Она тихо охает. Он улыбается и дует — между пальчиков. … Потом касается языком, вверх-вниз, в самом центре стопы… Прокладывает дорожку поцелуев от пальчиков до пятки.

Она задыхается от нежности. Зажмуривается, смешно морщит носик. Судорожно втягивает воздух, водит ладошкой по простыне... Но о пощаде не молит…

Ах так! Он обрывает ласку и резко тянет к себе за лодыжку… Она хохочет, уже не смущаясь. Он перехватывает ее, чуть приподымает над постелью, держит на весу. Она инстинктивно цепляется за его плечи. Они совсем рядом — глаза в глаза, дыхание в дыхание… Он дразнит ее, чуть касаясь губ легким, как бабочка, поцелуем. Она не выдерживает первая, обнимает покрепче и ловит его губы. Целует, словно жаждет напиться, путаясь пальцами в волосах. Отрывается, чтобы перевести дыханье…

Ловит восторженный взгляд. Его глаза темнеют и теплеют. Ей хочется плакать и смеяться… И не отводя взгляда, обхватив ладошками его лицо, шепчет чуть охрипши:

— Как же я люблю тебя, Бьякуя…

Тик-так.

Успел.

Ему хочется кричать и прыгать.

Он медленно опускает ее на футон, чтобы потом уже не останавливаться…

@темы: фанфики

---

Фанфики

[smerti net]

МИНИ

МИНИ

Назвать по имени, Автор: Яся Белая
Оружейный драббл, Автор: плохой я адвокат
Тысячный журавлик, Автор: Эрелин Шаднах
Исповедь, Автор: Черный Волчонок
Тени, Автор: chinpunkanpun

МИДИ

МИДИ

Весна на двоих , Автор: Pixiе, в процессе
Фотография на память; Часть 1, Автор: Яся Белая, закончен

МАКСИ

МАКСИ

Фотография на память; Часть 2, Автор: Яся Белая, в процессе

@темы: фанфики

---

Рекомендации

[smerti net]

Руконгайский котенок
Пустое изголовье
Причина
Обещание
Мезальянс
После дождя
Весна
Сокровище в моих руках
Назвать по имени
Стальная сакура
Пламя души
Утро
Цепи и кольца
Зонтики
Найти и узнать
Никто, кроме...
Без названия
Без названия, альтернатива новое!


Список будет пополняться

@темы: фанфики